И я поверила и согласилась. Но в тот же миг решила, что он обманул меня и сейчас сожрет: его глаза сжались в щель, он присел и напрягся, как делают барсы перед прыжком, хоть и был в двух шагах от меня. Потом прыгнул — будто волной ветра обдало меня и развернуло: я сама, как в зеркале, стояла перед собой.
Все было мое: и овчинная шуба, и штаны, и высокие сапоги, кожаные грубые обвязки на ступнях, и пояс воина-девы, и нож, и мешочки на поясе… И лицо свое я узнала, две темные косы на плечах, худая шея. Мне показалось даже, что вот шевельнусь я — и мое отражение шевельнется. Разве что глаза смотрели не человечьи.
— Ты еще увидишь, до чего я могу быть похожим, когда станешь бороться со мной, — сказал ээ, и теперь слова его прозвучали вслух, а губы шевелились. — Легкого ветра, — попрощался он и вдруг исчез.
Стали проходить дни — а его не было. Я волновалась. Я боялась, что он меня обманул и, обретя новую форму, скрылся. Камке сказать не решалась. Шли дни растущей луны. На утесе, когда девы со своими ээ блуждали, я лежала, как мерзлое бревно. Стояли морозные ночи, потрескивал костер, и Камка сама себе напевала. Глаза ее были закрыты, она сидела и тихо качалась, будто тоже была не здесь. Она вновь походила на старуху. Я смотрела на нее и дивилась, что мерзну, тогда как раньше, с ээ, совсем не чуяла холода. Но подойти к огню не решалась. Только когда не чуяла уже тела, подползала. Но Камка не задавала вопросов и вообще не говорила со мной.
Одной ночью, измучившись в пустых снах, где не было ээ, я проснулась и не могла больше заснуть. Тогда поднялась, обулась, затянула пояс на шубе, вылезла из пещеры на кручу.
Морозное небо еще не просветлело, но я чуяла, что ночь на исходе. Небесная колесница[7], накренившись, лежала у горизонта. Я стояла на краю обрыва и смотрела в долину. Мне было видно, как олени небольшой группой спускаются в нее, вытянувшись друг за другом. Они шли к лесу из-за перевала.
Эта долина не была богата дичью. Камка приносила зайцев и птиц. За козами надо было идти далеко, и она не ходила. Эти олени, верно, хотели пройти долину и уйти дальше в свое кочевье. К тому моменту, как Камка спустилась бы на охоту, она нашла бы только следы на снегу.
Смелая мысль упала мне в голову, от нее стало и страшно, и весело: я подумала, что столько мяса хватило бы нам надолго, и я могу его добыть. Строгого запрета спускаться с кручи нам не было. Других хищников, у кого я отняла бы добычу, не было тоже. Проследив все, что могло бы остановить меня, и поразмышляв недолго, будет ли злиться Камка, я решилась и поспешила в пещеру.
