В понедельник, 4 мая 1954 года, чета Картрайт находилась на пути в Рим. До десятой годовщины Дня освобождения оставалось еще немного времени, но они решили выехать заранее.
— Интересно, явится ли Винченцо на нашу встречу? — поделился Марк своими сомнениями с женой.
Фрэн удивленно подняла брови. Марк почти никогда не вспоминал о войне.
— Думаешь, забудет?
— Не представляю себе. — Он пожал плечами, лицо его напряглось. — Честно говоря, я ведь почти его не знаю.
Фрэн искоса взглянула на мужа, а он зажег сигарету и сделал глубокую затяжку.
— Знаешь, Винченцо называл меня Марко. — Губы его сжались. — Все в полку называли меня Марко, а меня это страшно раздражало.
Фрэн хотела спросить, расстроится ли он, если Винченцо не придет, но промолчала. Она знала, что, хотя Марк и был членом офицерского клуба, но никогда там не появлялся. Складывалось впечатление, что он намеренно хотел вытравить из души все, что касалось его участия в военных операциях.
Выдержав паузу, Фрэн сказала:
— А я была бы рада, если бы этот Винченцо забыл о вашем уговоре.
— Он не забудет, Фрэн, — тихо отозвался Марк.
Она положила ладонь на колено мужа.
— Устроим себе второй медовый месяц, дорогой. Будем наслаждаться друг другом.
— Продленный медовый месяц, — поправил он.
— Ну хорошо, — мягко согласилась Фрэн. — А сейчас я немного вздремну, ладно? Хочу хотя бы на время отвлечься от мысли, что я — мать четырнадцатилетнего парня и девочки, которой уже двенадцать.
Марк улыбнулся.
— У нас чудесные дети. Давай, милая, поспи.
Откинувшись на спинку высокого кресла, Фрэн закрыла глаза. А на Марка снова нахлынули воспоминания о прошлом — совсем как тогда, когда он только вернулся домой с фронта. Марк давно приучил себя не думать о том страшном времени. Так или иначе, все осталось позади.
И все же он летит на другой конец света затем, чтобы повстречаться с человеком, с которым ни за что на свете не стал бы водить компанию при других обстоятельствах. Словно подчиняется какой-то стихийной силе, словно у него нет иного выбора.
