Доктор Абрахамс вышел, но вскоре вернулся и прямо с порога сказал:
— Он немедленно будет арестован. За ним уже выехали.
— Он хотел дать мне шоколадку, — хриплым голосом проговорила Сесилия. — Это для Маруччи. Для ребенка.
— Мерзавец! — по-английски воскликнул доктор. Потом он снова сел рядом с Сесилией и уже на итальянском продолжил: — Мне надо обследовать тебя. Ты понимаешь, что это такое?
Девушка молчала.
— Не волнуйся и ничего не бойся. Я на своем веку обследовал не одну сотню юных девушек. Тебе не надо бояться.
«В каком же сумасшедшем мире мы живем», — думал Абрахамс, занимаясь своим делом. Он, капитан Пятой армии США, врач, чей долг — спасать человеческие жизни, человек, который всегда отрицательно относился к вынесению смертных приговоров, сейчас хочет, нет, страстно желает, чтобы свершилось правосудие и виновный в изнасиловании этого ребенка американский солдат был расстрелян.
В квартире наконец раздался громкий стук в дверь. И хотя Марк именно этого и ожидал, волосы на его голове встали дыбом от ужаса, а на лбу выступили капли пота. Винченцо принялся судорожно обкусывать ногти, и без того обгрызенные до основания.
По пути к двери Марк через плечо глянул на приятеля и жестко проговорил:
— Сейчас все зависит от тебя, лейтенант. Помни три вещи: не отвечать на вопросы, не делать заявлений, требовать адвоката. Да, еще одно — перестань грызть ногти.
Через пару секунд апартаменты графини ди Примидини были заполнены военными чинами Пятой армии Соединенных Штатов.
А еще меньше чем через час закованный в наручники лейтенант Винченцо Парзини был препровожден в номер 164 отеля «Ромуло» и оставлен там под усиленной охраной дожидаться судебного разбирательства.
К девяти часам утра следующего дня официальный медицинский рапорт лежал на столе военного начальника Винченцо.
Полковник Фергюссон быстро пробежал рапорт глазами и издал хриплый смешок:
— Бог ты мой, да этот парень просто животное!
Он выразился слишком мягко. На самом деле полковник считал лейтенанта Парзини мерзавцем. Ведь тот покрыл позором не только себя, свою бригаду и всю Пятую армию, но и родину. И Америка прекрасно обойдется без такого жалкого пакостника, как Винченцо Парзини.
Расстрел для такого скота — слишком мягкое наказание!
Совесть и здравый рассудок боролись в Марке два дня и две ночи с момента ареста Винченцо, не позволяя ни есть, ни спать.
Он не раз сталкивался с тем, что закон зачастую противоречит справедливости, а значит, и гуманности. Марк снова и снова повторял про себя, что в мире не существует абсолютного совершенства, к которому принято стремиться; есть только общие концепции. Но в одну абсолютную истину он верил всегда: беспричинная, ничем не оправданная жестокость является непростительным грехом. Поэтому дикий, омерзительный поступок Винченцо по отношению к беззащитной невинной девочке вызывал у Марка естественное чувство отвращения.
