Руфус никогда не ощущал недостатка в женщинах, однако, к сожалению, слишком часто приходилось сталкиваться с тем, что их в основном привлекали его деньги, а не духовный мир; красивая внешность тоже играла не последнюю роль. Считая отношения, строящиеся не на любви, а на чистом вожделении, чем-то примитивным, в глубине души Руфус был вынужден признать, что охота, которую устраивали на него женщины, льстит его самолюбию, а посему редко отказывался от плотских удовольствий.
Готовясь к свиданию с Джиной, он размышлял над тем, что физическое влечение — это одно, а предстоящая встреча — совсем другое. Джина наверняка еще девственница, а Руфусу вовсе не хотелось выступать в роли грубого насильника.
В том, что она девственница, нет ни малейшего сомнения. То, что в ней таится бездна страсти и чувственности, о чем можно только мечтать, сомнений тоже не вызывает. И что же, одно исключает другое? Руфус не мог дать четкого ответа. Он лишь знал, что хочет молоденькую и неопытную Джину так, как не хотел ни одну женщину из тех, что были у него до знакомства с ней.
Наэлектризованность встреч накоротке не прошла бесследно и для Джины — обнажилась одна глубоко упрятанная особенность ее натуры.
Надо сказать, что Джина не принадлежала к числу школьниц, витающих в облаках на уроках, однако теперь ее собранность, похоже, обрела крылышки. Джина впервые получила выговор от учителя истории за невнимательность. Потом второй, третий…
Она усердно смотрела в учебник, но постоянно ловила себя на мысли, что думает исключительно о женщинах в жизни Руфуса — прошлых, настоящих и будущих. Волна за волной накатывала не поддающаяся объяснению ревность, бороться с которой Джина не находила сил.
Если первая любовь — это еще и страдание, тогда она прекрасно обойдется без нее!
А между тем мысли одна эротичнее другой прочно овладели всеми ее помыслами и не выпускали из сладостного плена.
Наступило воскресение. По дороге в музей Джина и Руфус совершенно неожиданно столкнулись на перекрестке у светофора. Остановившись, они окинули друг друга восхищенными взглядами, а затем рука об руку зашагали в пиццерию на Бирли-стрит.
Сидя напротив Джины за столиком, покрытым льняной скатеркой в красно-белую клетку, на котором стояла бутылка из-под кьянти сплошь в подтеках оплывшего свечного воска, Руфус не отрывал глаз от девушки, втайне надеясь, что она не сочтет антураж слишком пошлым.
Из соседнего зала, где был включен магнитофон, доносилась душещипательная мелодия из «Богемы» Пуччини.
