— Чего же вы нам хотя бы одного фашистского если не генерала, то переубежденного полковника вежливо, под ручку не привели? — усмехнулся Пугачев. — А то приходится доставлять их нам с кляпом во рту, повязанных, да еще волоком на самих себе.
— Благодарю вас, — поклонился Лебедев. — Вы нам оказываете большую любезность.
— Обиделись? — спросил Пугачев.
— Обиделся только профессионально, — мягко сказал Лебедев. — Вы недооцениваете мою способность судить достоинства и недостатки людей. А вы мне, Пугачев, симпатичны, хотя свои недостатки стремитесь не преуменьшать, а демонстративно преувеличивать. Так вот, моя задача пополнить сведения о противнике, хотя бы от доставленных вами «языков». Но путь к этому знаете какой наиболее надежный?
— Вывести такого субчика на народ в любом освобожденном населенном пункте и оставить на собеседование, — усмехнулся Пугачев, — сразу наизнанку вывернется.
— Но я предпочитаю беседу с глазу на глаз. И первое — сообщаю нашу фронтовую обстановку.
— Выдаете военную тайну! — улыбнулся Пугачев.
Лебедев только повел плечом и продолжит сухо:
— Затем знакомлю с тем, что нам известно о положении войск противника, и с нашими потенциальными возможностями. Выясняю его личностные данности, взгляды, касалось, по отвлеченным предметам. И только потом допрос по форме.
— Значит, на испуг не берете, деликатничаете? — сердито спросил Пугачев.
— Почему же, как вы выражаетесь, не «беру на испуг»? В некотором роде именно так. Я говорю правду, а правда для него наша страшна и даже, я бы сказал, сокрушительна не только в военном соотношении, но и в главном — человеческом, и если он ре окончательный мерзавец, истерично отупевший от страха за свершенное, разговор приносит весьма позитивные результаты по многим интересующим нас комплексным вопросам.
— На уголовных тоже практиковались? — спросил Пугачев. — Которые Беломорканал строили? Так они же только уголовники, а не фашисты.
— Совершенно верно, — согласился Лебедев. — Практиковался и о всяких сквернах осведомлен. Но главное, дорогой мой, не все немцы — фашисты, и не все уголовные — закоренелые рецидивисты.
— А закоренелых что, к стенке?
— Даже в социальном существует индивидуальное, — резко сказал Лебедев. — Кстати о себе: я, знаете ли, из беспризорных со времен голода в Поволжье, остался один, ну и…
— Воровал?
— Да!
— Интересно, — протяжно произнес Пугачев. — А я думал, вы из ангелов с парафиновыми крылышками. Как же вам доверили?
