— Значит, считаешь, Пугачев себя с наилучшей стороны на твоей роте покажет? — нетерпеливо спросил Лебедев.
— А как же! Я бы сам хотел таким командиром, как Пугачев, быть, не получается.
— Почему?
— Если бой трудный, тяжелый, он очень сильно воодушевить бойцов умеет. У него, знаете, любимое изречение: «Личный пример играет громадную роль в самоотвержении: работают у того, кто сам работает, и идут на смерть у того, кто сам от нее не сторонится…» И сам он такой, без страха.
— Начитанный полководец — майор Пугачев. Генерала Драгомирова помнит. А вот ты как считаешь: надо смерти сторониться или не надо?
— Ну, по обстановке, конечно Если надо, то надо. Война же!
— Мямлишь, — сердито сказал Лебедев, — а прямо не решаешься! Ну, это правильно, что не решаешься, о старшем командире не следует выражать сомнение. А вот я думаю: лучше посторониться смерти и направить ее стопы на врага. Ею ведь тоже можно командовать, если с умом за нее взяться, приучить ее тебе подчиняться.
— Так ведь снаряду и пуле не прикажешь!
— Почему? Можно! И обмануть, и обойти, и на кочующую огневую точку выманить, и перехитрить, и переиграть маневром — все можно. Только звать на смерть не годится. Смерть — это что? Потери. Командир должен избегать потерь. А не соглашаться платить заранее за победу потерями.
— Но ведь есть такая статистика: в наступательном бою соотношение — один к трем.
— Если лбом в лоб колотиться, статистика правильная. Когда наступают, у кого инициатива? У наступающего. Значит, от тебя зависит так наступление организовать, чтобы соотношение цифр перевернулось в твою пользу, и не один к трем, а больше значительно в твою пользу, — живо сказал Лебедев.
— Ну это правильно, — согласился Петухов. — Но когда люди восторженной отвагой от примера своего командира проникаются или от геройства даже своего бойца, сам не понимаешь как, а уже на рубеж противника выскакивают и там бьют его на полную катушку. Воодушевление — такая сила, ее и огнем не сбить.
— Значит, все-таки любуешься Пугачевым!
— Как и все, — с достоинством согласился Петухов.
— А ну выйдем, — приказал Лебедев, угощая папиросами, спросил совсем иным, просительным тоном: — Вот скажи напрямик: допустим, если б твою Красовскую тяжело в лицо ранили, ну изуродовали, словом, и она бы, естественно, не захотела тебя больше видеть, что бы ты сделал?
— А при чем здесь Красовская? — сконфузился Петухов.
— Я сказал — допустим. Ну? — нетерпеливо потребовал Лебедев.
