Очень неожиданный приговор. Вся «прогрессивная общественность» России до самого последнего момента думала, что уж кто-кто, а Великие князья точно соскочат, отделавшись легким испугом. А тут — вон как дело обернулось.
Еще и Император, после оглашения приговора вышел и выступил с краткой, но пламенной речью о том, что родичи его — надежда и опора престола и всей России…
— А потому и спрос с них строже всего! — Продолжал он. — Ибо кровь от крови! Кому как не им я должен доверять больше всего? Но ничего просто так не дается! За большое доверие и спрос велик. И если простого человека еще можно простить, то их — нет. Не пощажу. Как бы ни любил и не ценил. Ибо Империя превыше всего!
И зал вспыхнул аплодисментами. А Император с мрачным лицом удалился быстрым шагом.
Но хлопали не все… Да, в зал набилось очень много разного рода общественности, жаждущей посмотреть на то, как монарх станет «отмазывать своих». Поэтому-то этот поворот и вызвал у них сплошные восторги. Что у «прогрессивных», что у служивых, честно тянущих свою лямку. А вот супруга Владимира Александровича и мать Николая Николаевича Младшего сорвались с мест и бросились в ноги вдовствующей Императрице. Моля и прося их не губить. Прямо прилюдно. Сразу, после того, как Император удалился. Но та даже слушать их не пожелала:
— Они шли убивать моего сына! — Раздраженно прошипела Мария Федоровна.
— Нет! Нет! Это все наветы! Этого не может быть! — Причитали две женщины, еще не до конца осознавшие, что уже сегодня их переоденут в самое простое платье и повезут на вечное поселение на острове Сахалин совершенно обычными обывателями. Ежели по правам смотреть, каковых за ними более не имелось, как и заслуг, титулов и родства, оного они были лишены в судебном порядке, будучи супругами заговорщиков.
— Я сделала что могла, — холодно процедила Мария Федоровна. — Поначалу он хотел всех повесить.
— Как повесить?! — Опешили эти две дамы.
— А как прикажете поступать с бунтовщиками и изменниками?
— Но как же… — начали было лепетать эти дамы, но вдовствующая Императрица сделала жест, и жандармы их оттащили в сторону, заткнув рот. После того разговора с сыном, что произошел на следующий день после попытки переворота, она много думала. И чем дальше, тем больше ужасалась тому, во что они ввязались. Показания выглядели каким-то кошмаром. Но главное — все говорило о том, что ни ей, ни ее детям жизнь никто не планировал оставлять.
На самом деле она соврала. И это она уговаривала сына три дня до опубликования манифеста, повесить мерзавцев. А еще лучше четвертовать или на кол посадить. Но Николай Александрович смог сдержать ее ярость и обернул расправу в хоть сколь-либо разумный и справедливый формат. Во всяком случае, слыша, какое ликование и радостное возбуждение звучит как в самом здании Сената, так и на улице, ему удалось угодить и черни, и общественности. В очередной раз. Как и тогда — в Москве, где, по слухам, про Николая уже сказки начали сказывать. Дескать, добрый и справедливый царь придет и всех мироедов разгонит.
