– Не надо соваться в сенат! Сената ему еще не хватает! Ты, видно, хочешь, чтоб нас из Богополя тоже выселили?
Во всем Рахмиел-Мойшиха добивалась своего. Но тут она ничего поделать не смогла. Рахмиел-Мойше был упрям, он подал бумагу в сенат - и представьте себе такую историю...
Прошло много времени, пожалуй, лет двадцать. Однажды, в начале лета, сидит он у себя в лавке и даже не думает о сенате, почти забыл, что существует на свете сенат... И вдруг приходят и зовут его к приставу.
– Что еще за новости? Опять "свечной сбор"? - проговорила Рахмиел-Мойшиха, обращаясь к мужу.
– Понятия не имею! Убей меня бог! - ответил Рахмиел-Мойше. - Но, если пристав приглашает, нельзя же быть свиньей, надо идти.
– Смотри, чтоб тебя там не арестовали! - выпроводила его с этим благословением Рахмиел-Мойшиха.
Не прошло и получаса, как Рахмиел-Мойше влетел в лавку и еле мог проговорить:
– Поздравляю!.. Из сената прибыло... Прибыло, что я - богополец... Могу, стало быть, жить в Богополе...
Рахмиел-Мойшиха всплеснула руками.
– Счастье твоей бабушке! Как вам нравится такое поздравление? Он уже имеет право жить в Богополе!
– Тьфу! Что я говорю - "Богополе"? В Голте, хочу я сказать!
– В Голте? Так и говори! Ну, Рахмиел-Мойше, что я тебе говорила?
– А что ты говорила?
– Не говорила я тебе, чтобы ты подавал в сенат?..
Рахмиел-Мойше был так доволен и счастлив, что побежал в город и растрезвонил из конца в конец - пришла из сената бумага, ему разрешено жить в Голте и он переезжает, даст бог, скоро в Голту. Рахмиел-Мойше в этот день не ел, не отдыхал. Он бегал от одного к другому, его чуть ли не по воздуху носило. Кого ни встречал, останавливал.
– Слыхали?
– Что? Насчет сената? Слыхал! Как же! Поздравляю!
– Спасибо!
– Когда думаете переезжать?
– После швуэс, даст бог!
– Дай бог в добрый час!
– Спасибо!
Радость, если бог поможет человеку, конечно, великое дело, но радость с отмщением вместе - это одно из величайших удовольствий, не поддающихся списанию. Видеть, как враг тебе завидует, как он лопается, дохнет, глядя на тебя, - это придает человеку столько бодрости, столько сил и самоуверенности, что на радостях он забывается и начинает делать глупости.
Наш Рахмиел-Мойше не переставал трещать относительно сената, так что всем это опротивело, надоело до тошноты. Просто с души воротило от его рассказов: сенат, и еще раз сенат, и опять-таки сенат!
Но если это было противно слышать всему городу, то как же это досаждало бедному Нахмен-Лейбу, когда он сам должен был поминутно выслушивать от Рахмиела-Мойше всю эту историю? Рахмиел-Мойше постоянно искал глазами Нахмен-Лейба и, где только ни замечал его, подходил и говорил:
