Но пребывание Вилли в сиротском приюте подходило к концу. И произошло это следующим образом. Хотя родители его и не были слишком уж религиозны, они настояли на том, чтобы Вилли по достижении тринадцатилетия прошел церемонию посвящения во взрослые — Бар-мицву, как делали некоторые другие еврейские мальчики. Тот факт, что он воспитанник католического сиротского приюта и, следовательно, католик, никого не смущал. Двойственность его статуса могла, очевидно, быть утаена от рабби, приготовлявшего Вилли к церемонии Бар-мицвы, а также от монахинь и священников, обративших его в католическую веру. Сам же Вилли рассуждал так: если Бог существует, то шансы Вилли понравиться Ему только удвоятся от того, что он исповедует сразу две религии; ведь неизвестно, которая из них более истинная, а в случае с Вилли возможность исповедовать не ту религию, которая истинна, существенно уменьшается. И потом, разве Бог станет возражать против лишнего усердия и против молитв, произносимых одним мальчиком на разных языках? Монахини, однако, оказались существами не столь широко мыслящими, тем более, что до них дошло, как жестоко обманул Вилли их христианское простодушие в самом начале. А обнаружилось все это дело из-за глупой случайности. Поглощенный столь широкой религиозной осведомленностью и несколько переутомленный подготовкой к приближающейся церемонии Посвящения во взрослые, Вилли допустил досадный промах: вместо того, чтобы прочитать наизусть отрывок из катехизиса, он по-еврейски отбарабанил недавно вызубренный им кусок из Торы. После этого незамедлительно последовало исторжение Вилли из католического сиротского приюта Поминовения Всех Усопших.
Отсутствие у Вилли внешней привлекательности было нечто такое, о чем он узнавал постепенно, по мере того как взрослел. Но сам-то он не считал себя некрасивым; разве это не плечи боксера? — говорил он себе; несомненно, он парень вполне хорошего физического развития, немного, возможно, грубоватой выделки, но, что называется, хорошенький мальчик; однако так думал Вилли, считающий, что он человек, который прекрасно выглядит. Другим же, как он с огорчением обнаружил, он казался нелепым. Поначалу он немало удивился, обнаружив, как часто его появление побуждает людей к веселью. Он не понимал этого. Что было такого смешного? Все время он натыкался на людей, ухмылявшихся при виде его. Он постоянно подлавливал совершенно незнакомых людей, просто встречных на улице, на том, что они с трудом подавляют веселье, пытаясь стереть со своих лиц глупые усмешки. Были и такие, что не заботились о приличиях, а смеялись прямо ему в лицо. Один раз он спросил напрямик:
