У дома всегда лицо хозяина. Даже если этот дом — одна койка и угол стола у слепого окошка.
Во всем, что окружает Яшу, есть какая-то застенчивая поэзия. Букет кипрея в синей стеклянной вазочке и веточка лиственницы с пахучими багряными шишками у изголовья постели.
Ганнуся вплетает свою мелодию в бесхитростную песню Яшиной любви. Полотенце с кружевной каймой, желтые и розовые мальвы на коврике. Большего и не сделать — дом невелик. Да его еще притиснуло к самой стенке изобильное добро Кряжевых.
Ганнуся улыбается мне своей медленной внутренней улыбкой. Эта улыбка, как дорогой гость, приходит издалека, но зато всегда несет радость.
— Вы садитесь… Чайку с нами попейте.
Чай — обязательное условие местного гостеприимства.
— Варенье я сама варила, а смородину Яша принес. Он у меня хозяйственный.
Сразу ясно: «хозяйственный» — это на публику, привычка оценивать все кряжевскими глазами. Вовсе не это важно маленькой Ганнусе.
Яша смущенно роется в столе, роняет какие-то бумажки, письма. На пол падает фотография.
Странное место: не то овраг, не то канава, сбоку перевернутая телега и перебитая метелка конского щавеля. В небе стая черных птиц…
— Яша, вы фотографию потеряли.
Никогда не видела у Яши таких глаз! Словно я выстрелила ему в лицо.
— Дайте!
Сказал почти шепотом, быстро оглянулся на Ганнусю: видит ли?
Увидела. Лицо погасло.
Яша задумался на минуту, что-то взвесил:
— Может, оно и к лучшему, что видели. Люди так быстро забывают, так забывают! А вот мы помним. И я расскажу.
У этого места не было имени. Никто и не помнил о нем до войны. Просто канава, куда годами сваливали мусор. Осенью канаву засыпал снег, весной точили талые воды. И вырос за околицей украинского села овраг.
Яша Розенблюм был старшим в группе. Остальным детдомовцам не было и его десяти нелегких лет. И никто из них не знал, что такое панщина, а Яша знал. В Западной Украине во время погрома погибли его родители. Затем пришла Советская власть и отправила его в детский дом. Это была добрая власть. А теперь пришли немцы.
Яша быстро оглядывался по сторонам — нельзя ли убежать, спрятаться. Нет, некуда. Солдаты смотрят во все глаза. Ребятишки жмутся друг к другу. Не плачут.
Офицер записал на листке бумаги из школьной тетрадки: «Акция №… по уничтожению детей неарийского населения проведена успешно».
Офицер торопился. Он даже не поставил даты.
Награды достаются тем, кто не зевает, а случай был самым обычным: расстреляно около сорока детей из местного детского дома.
