…Прочитав мой рапорт о падеже десяти лошадей, управляющий Колымской конторой Союззолота Улыбин морщится и с сожалением глядя на меня, говорит:
— Да паря, дело унылое. Десять томских лошадей. Это сумма!.. Не знаю, как тут и поступить. Приведи ты лошадей на Среднекан и сдай их со своего подотчета, ты бы не отвечал. Правда, здесь бы они тоже сдохли: сено-то не накошено.
— Да они еще нас от голодной смерти спасут, — возражаю я. — Мы уже четвертую лошадь доедаем.
— Вот это дело, — радостно гудит Улыбин. — Давай иди к главбуху и обмозгуйте с ним, как это дело лучше оформить.
С бухгалтерией вопрос о лошадях решается благополучно.
Управляющий конторой Союззолота Улыбин — старатель родившийся и выросший на забайкальских приисках На Колыму он приехал в мае 1929 года. Здесь работал по старинке тем же старательским способом.
На геологов он смотрел как на чудаков, напрасно тратящих государственные деньги, считая, что более или менее полезные люди из них лишь поисковики-разведчики. Поэтому большой щедрости от него ожидать было нечего.
На двух нартах я привез разведчикам куль ржаной муки и куль овсянки. Но вместе со мной приехали еще пять человек разведчиков, пять дополнительных едоков. Привезенных продуктов хватило лишь на десять дней. Над нами опять навис призрак голода. Уже съедены все дохлые лошади. Но и на голодном пайке мы не прекращаем работу в шурфах.
Вдруг неожиданно вечером в барак протискивается фигура, с ног до головы укутанная в меха. Откуда-то из глубины мехов слышится:
— Здорово, догоры!
По этому приветствию мы узнаем нашего старого знакомого — «Атамана» Петра Слепцова.
— Однако, решил, помочь надо, начальник, тебе, — говорит он — привел двух запасных оленей, мясо, небось, пригодится? — широко улыбается Слепцов.
Своим поступком он тронул разведчиков до глубины души. Прощаясь, я ему даю расписку для получения денег на Среднекане. Расплатиться мне с ним нечем.
Но помощь «Атамана» отвела, от нас беду лишь на время. К десятому декабря все было съедено. И мы прекратили работу. Наступил настоящий голод. Мы лежали в бараке и слушали, как от жестокого мороза трещат деревья.
Тяжелее всего почему-то переносят голод курильщики. Раз в бараке я застаю безобразную сцену. Один из рабочих с поленом бросается на прораба Ершова, требуя от него курева, которое якобы он припрятал. Я быстро ликвидирую инцидент, припугнув почти обезумевшего курильщика ружьем, висевшим V меня за плечами.
Вокруг зимовья будто все вымерло, не видно ни куропатки, ни кедровки. Только трещит лес от мороза и, как далекие орудийные раскаты, ухает лед на реках. В темном бараке идет вялый разговор о каком-то легендарном лабазе с продуктами, оставленном для полевых партий недалеко от устья Таежного.
