Я откликаюсь.
Продираясь сквозь густой стланик, подходят наши спутники.
— Наказание! Вот наказание! — беспрерывно повторяет Афанасии понравившееся ему русское слово, устало садясь около костра и закуривая самодельную трубку.
— Как кулики на болоте, всю ночь на вьюках просидели, ни капельки не спали, темень, дождь, где вас найдешь, — говорит Иван, начиная развьючивать лошадей.
После обеда двигаемся вниз по густо заросшему стлаником ключу. В честь Афанасия называем ключ «Наказание». Но опробование вести нечем, оба наших лотка вдребезги разбиты. Моей досаде нет предела. Состав гальки по косам и кварцевые жилы, встречающиеся в обнажениях, — все говорит за то, что золото здесь есть. Прорубая дорогу среди корявых лап стланика, мы медленно двигаемся вперед.
Поздно вечером, измученные, основательно ободранные, останавливаемся на ночлег.
На следующий день идем в густых зарослях молодого лиственничного леса. Осыпи круглых валунов гранита по возможности обходим стороной.
— Чистое наказание! Да, наказание! — ругается Винокуров, со страхом проводя лошадей по осыпям валунов.
Но мы идем и идем, стараясь скорее выйти к реке Бахапче до наступления темноты.
— Ну, я дальше идти не могу. Давайте устраиваться на ночлег! — заявляет Миша, усаживаясь на валун.
— Поднимайся, поднимайся! Два километра — и будет, река! Там нас ожидает Цареградский, — говорю я ему раздраженно, хотя сам, признаться, с трудом передвигаю ноги.
Он медленно встает и, спотыкаясь, бредет дальше.
Слышится слабый шум. Лошади и люди зашагали быстрее.
— Ждут нас, наверное, ребята, им что, три часа проплыли по порогам, как на поезде, — и на месте, а мы третий день как черепахи ползем, — говорит Иван, ускоряя шаг.
Вот и берег реки. Мы вышли ниже последнего, самого страшного трехкилометрового порога «Сергеевского». Все русло реки завалено огромными гранитными валунами. Вода стремительно несется, зажатая в узком ущелье. Пенистые волны с разбегу устремляются на гранитные валуны и, отброшенные, кидаются в сторону. Шум и грохот катящихся валунов и гальки оглушал, лишая возможности говорить.
Мы, как зачарованные, чувствуя себя маленькими и беспомощными, смотрим на могучий поток. Берег пустынен.
— Что-то не видно Цареградского, может, ниже где пристали, — беспокоюсь я.
Ни выше, ни ниже устья реки не находим никаких следов экспедиции.
— Что с ними могло случиться? Уж не утонули ли? — тревожимся мы не на шутку. Молча, под зловещий шум воды, устраиваемся на ночлег.
