— И твоя Москва, и мой Дюссельдорф так же далеки от бандитского Петербурга, как остров Пасхи, — вдруг громко и четко сказала Изольда. И продолжила чуть тише: — Глубинные течения под здешними чухонскими болотами даже нам, питерским, а тем более московским, не ведомы. Представляешь: едва я называла знакомым фамилию Покровский, все начинали говорить на полтона ниже, словно боялись, что их могут подслушать. Теперь понятно, почему старушка выписала себе биографа из Москвы. В Питере за это мутное дело вряд ли кто-нибудь вообще рискнул бы взяться. Если, конечно, он не полный идиот. Или не идиотка, как ты, Инка. Учти: свяжешься с мамочкой Покровского, они тебя и в Москве достанут. Говорят, у старушенции мощная крыша в столице. Не зря бабульку так пасут и лелеют. У нас в Петербурге новых Раскольниковых теперь больше, чем в эпоху Федора Михайловича. Вот она, изнанка свободы! И все убивать «право имеют». Смотри, как бы тебе на Невском невзначай кирпич на голову не упал.
— Ясно. Без базара, — согласилась Инна, не к месту вспомнив любимую присказку Семена, сына ее приятелей и шустрого предпринимателя новейшей генерации.
К ужасу старомодных родителей, Сема обожал Михаила Круга, распевал на семейных обедах «Владимирский централ», смотрел по телевизору бои без правил и фанател от фильма «Бригада». Воспоминание о накачанном и задиристом Сенечке придало Инне уверенности. Славный, добрый мальчик! Заступится, если что! А вдруг «их» много? Тогда Сенечке даже с его боксерскими навыками не справиться. Интересно, старушка сама контролирует питерскую «бригаду» или ее пасут? Бойкая журналистка, со вчерашнего дня запертая Инной в глубины подсознания, стала опять распрямлять плечи и искать выход своей загнанной в угол энергии. Эта бывалая репортерша почуяла азарт, кураж, запах тайны — короче, взяла след. В дальнем уголке души Инны проклюнулось и стало стремительно расти профессиональное любопытство. Черт побери, что все эти раздутые петербургские намеки и страхи означают? Небось обычные провинциальные сплетни. А если наплевать? Взять и не уехать? В Питере любят друг друга пугать. Особенно нелепыми бывают слухи о столичных интригах и событиях. Между прочим, «чисто конкретно» ей пока никто не угрожал. Да и она ничего крамольного не совершала. Даже первой главы еще не написала. За что же ее убивать? Слишком расточительно и неразумно.
Как Чехов всю жизнь выдавливал из себя раба, так Инна с детства изгоняла из себя трусиху. Список того, чего она ужасно боялась, был внушительным: больших собак, темных подворотен, безбашенных водителей, дворовых хулиганов, вокзальных цыган, квартирных мошенников всех видов, сексуальных маньяков… Словом, в жизни она была пугливой, как газель. Однако у Инны имелась одна странная особенность: заранее пугаясь надуманных опасностей, она упрямо не замечала реальных. А уж если кто-то принимался ее запугивать, под ложечкой у Инны словно западала кнопка «Пуск» и она с головой кидалась в очередное опасное предприятие.
