Однажды вечером он пошел купаться. У самой реки, в яме, лежала ободранная лошадь. Дядя Фоля остановился, заглянул в немую темноту вспоротого брюха, оглядел задранные ноги, и вдруг ему стукнула в голову дикая мысль: «От этой лошади с ее костями можно разбогатеть!»
Чуть не плача он бросился домой за мешком.
Три дня он трудился, перетаскивая на спине куски лошади и запихивая их за печь.
Реб Зелмеле был как раз в то время на селе. Он вернулся на рассвете и, едва переступив порог, стал водить носом.
— Cope-Бася, у тебя в доме чем-то несет!
За завтраком он уже высказался яснее и злее:
— Cope-Бася, здесь несет дохлой лошадью!
Бабушка растворила окна, опорожнила ушат, заглянула в подпечек, под кровати — ничего нет.
В ту пору какой-то еврей проходил по улице. Он остановился и крикнул в окно:
— Реб сосед, закройте окно, а то вы завоняете весь свет!
Конечно, это было преувеличением, однако рассказывают, что реб Зелмеле тогда рассвирепел, хотя вообще он был человеком тихим. Он взялся за лацкан, как бы собираясь себя самого выбросить из дома, и закричал:
— Чтобы мне здесь сию минуту стал чище воздух!
Бабушка схватила тряпку, стала поливать и вытирать, а дети принялись сморкаться и вычесывать головки; воздух уже как будто начинал становиться чище, но тут дядя Ича — Ичка-козел — откуда-то закричал:
— Отец, вот она!
— Кто?
— Целая лошадь!
Дядя Ича вытащил почерневшую ляжку лошади.
Началось нечто невообразимое. Реб Зелмеле принялся швырять через переборку куски дохлятины и выл при этом нечеловеческим голосом:
— Ой, спущу шкуру! Ой, не оставлю живого места!
Тут же втихомолку закопали лошадь за хлевом.
Реб Зелмеле, весь в глине, со встрепанной бородкой, вошел в дом, молча взял веник и выбрал несколько упругих прутьев. Он не спеша, как бы готовясь к священнодействию, собрал всех своих перепачканных сынков и спросил:
— Скажите мне: кто из вас, разбойники, должен сейчас снять штаны?
Дядя Фоля вышел вперед с мрачным лицом и проговорил:
— Отец, я должен снять штаны.
Тут же бабушка Бася схватила платок и выскочила на улицу.
В доме стало торжественно-тихо. Дядя Зиша и дядя Юда взяли тетерю за руки, дядя Ича — за ноги, и порка началась: сначала довольно спокойно, но постепенно все жарче и жарче.
Дядя Фоля лежал, как чурка, тихо, спокойно, без единого звука.
Вдруг он рванулся к реб Зелмеле, зубами впился ему в ногу, как в тесто, и не выпустил, покуда рот не наполнился кровью.
Дядя Фоля тогда сбежал.
Долгие предосенние недели он блуждал в соседских огородах, спал под заборами, и дядя Ича тайком носил ему туда ломти хлеба от бабушки Баси.
