Старая театральная Москва | страница 88
Конечно, он не Шаляпин, не Рахманинов, даже не Виноградский, не Рубинштейн.
Но если в 8 лет есть что-то шаляпинское, что-то рахманиновское, что-то рубинштейновское, – этот мальчуган далеко пойдёт.
Бросим эту плаксивую манеру, каждый раз, как мы видим в театре, сытого, довольного, хорошо одетого, всеми балуемого ребёнка не в зрительном зале, а на сцене, вопить:
– Несчастный ребёнок!
Вилли Ферреро начинает свой концерт без четверти девять и кончает в четверть одиннадцатого.
Величайшее несчастье для детей, – это когда их рано укладывают спать.
Этого они, действительно, терпеть не могут.
И если сказать, что есть мальчик, который ложится спать в 11 часов, всякий ребёнок ему позавидует:
– Вот счастливый!
Вилли любит музыку и слушает очень хорошую.
Он был бы, действительно, несчастным мальчиком, если бы его заставляли часов по пяти сидеть в школе и зубрить какие-нибудь идиотские «слова на букву ять».
Любой ребёнок работает больше, чем Вилли Ферреро.
И обременён работой более трудной и изнуряющей, потому что её терпеть не может.
Трудно понять, почему надо оплакивать этого счастливого ребёнка, в 8 лет занимающегося только тем, что он любит.
Это и счастливый мальчик, и счастливый артист.
Потому что он единственный артист, который, действительно, не читает того, что о нём пишут: он не достаточно умеет читать.
Это чудесное видение. Радостное детство.
«Славят трубы и литавры юность светлую его».
И со счастливой мордёнкой он выбегает кланяться и благодарить.
А рядом с ним выходит и папаша.
Хотя никто в зале и не кричит:
– Автора.