Это не то, что играть «гранд-дам» перед скромным рецензентом, который на слово верит:
– Гранддамисто!
Русской артистке приходилось на сцене говорить по-французски сейчас же вслед за французскими артистами.
Могла ли М. Г. Савина:
– Посрамить актрису Александринского театра!
Малейший недостаток произношения, – вы чувствуете какую бы жалость это вызвало у этого общества.
И не посрамила.
– Но как?
– А очень просто.
Взяла себе гувернантку. И год, целый год, каждый день утром, вечером, каждую свободную минуту занималась с гувернанткой, как школьница, как маленькая девочка.
Потихоньку.
Год. Для одного спектакля в год.
Когда я узнал это, меня, – да и вас, может быть, – изумил этот удивительный:
– Труд[3].
* * *
35 лет она состоит «любимицей» публики. Участие её в пьесе всегда:
– Уже половина успеха.
Её бенефисы всегда проходили с массой подношений, цветов, с восторженными овациями. Её двадцатипятилетний юбилей был невиданным, неслыханным триумфом:
– Русской актрисы.
Но Петербург – город чиновников.
А для чиновника мечта – чтобы кто-нибудь сверзился.
Из высоко стоящих.
Особенно, если его лично это не касается. Кто-нибудь:
– Из постороннего ведомства.
М. Г. Савина тоже занимает высокий пост в театре.
И Петербург всегда «предвкушал» её «отставку», как он предвкушает отставку П. А. Столыпина, как будет предвкушать отставку его преемника, кто бы он ни был.
Вряд ли особенно весёлые минуты переживала Марья Гавриловна в этой тридцатипятилетней борьбе за власть.
За власть таланта.
Но вот наступал день.
День её Аустерлица и Ватерлоо.
Попадалась настоящая пьеса.
С настоящей ролью.
В которой есть, где развернуться.
Я не знаю, – что делала с собой Марья Гавриловна.
Но она играла так, – гром аплодисментов, буря, треск.
Всё шло насмарку:
– Нет, Марья Гавриловна всё-таки остаётся одна.
Я помню самый отчаянный из таких Аустерлицев.
Петербург особенно ждал «отставки» от звания:
– Первой актрисы.
Как раз ни пьес, ни ролей, где можно бы дать публике «генеральное сражение».
– И вдруг переделка «Идиота» Достоевского.
Как она сыграла Настасью Филипповну!
Что было в театре. Что было в публике.
Даже наименее расположенные критики, которым «надоело»:
– Всё Марья Гавриловна, да Марья Гавриловна, одна Марья Гавриловна!
Должны были признать:
Настасья Филипповна Савиной – это картина масляными красками. Все остальные пишут только акварели.
* * *
Когда на её двадцатипятилетнем юбилее овации, триумф достигли небывалого, неслыханного апогея, – Марья Гавриловна подошла к рампе и сделала знак, что желает говорить.
