Заключенные в Зерентуйске поддержали Сухинова. Стали сообща готовиться.
— Пули нужны, пули, — говорил Сухинов.
Стали заговорщики в лесу тайно лить пули и делать патроны.
— Первым делом берем цейхгауз[15]. — наставлял Сухинов.
Ходили каторжники вокруг цейхгауза, смотрели, с какой стороны лучше на склад напасть.
Восстание назначили на май.
Все выше и выше над лесом солнце. Все ближе и ближе срок восстания.
И вдруг заговор Сухинова был раскрыт. Страшная участь постигла его участников. Шесть человек, в том числе и Сухинов, были приговорены к смертной казни. Остальных нещадно били плетьми и кнутами.
Сухинова перед казнью хотели клеймить — поставить на лице раскаленным железом тюремные знаки. Для офицера такое наказание было страшнее смерти.
Узнал Сухинов:
— Не радоваться палачам!
Когда тюремщики пришли за ним в камеру, Сухинова не было уже в живых. Он сам покончил с жизнью.
Александр Бестужев, Александр Муравьев, Александр Якубович, Александр Одоевский, Александр Поджио — брат Иосифа Поджио, моряк, Александр Беляев и еще десять Александров. Всего шестнадцать. Вот их сколько среди декабристов.
Каждый год в конце лета тюремное начальство разрешало для всех Александров устраивать общие именины. Торжественно, весело проходил этот день.
Макар Макаров — солдат из новеньких — несет охрану, ходит вдоль тюремной стены. Знает он, что веселятся сейчас заключенные. Сквозь окна несется дружный смех.
Ходит солдат, рассуждает: «Ишь, смеются! Каторжные, а веселятся, ишь!»
Потом кто-то запел. Басом таким, что Макаров вздрогнул. «Не хуже, чем наш Гаврила», — прикинул солдат. Был у них в деревне певец Гаврила. Голос имел такой, что минуту его послушаешь — неделю в ушах звенит.
Затем кто-то читал стихи. Кто-то играл на скрипке. Снова пели. На этот раз хором:
Ох, вы, сени, мои сени,
Сени новые мои…
«Ишь, веселятся…» — опять о своем Макаров.
И вдруг сквозь песню солдату послышался звон цепей.
Замер Макаров.
«Никак, кандалы сбивают, — пронеслось у него в голове. Прислушался. — Так и есть — сбивают! Железо стучит».
Представил себе Макаров — вырвутся каторжане сейчас наружу. Их много. А он один. И ружье одно.
Сильнее, сильнее кандальный стук.
Бросился Макаров к унтер-офицеру Кукушкину. Вышел Кукушкин из караульного помещения. Прислушался. Верно. Так и есть — кандалы сбивают.
— За мной! — закричал Кукушкин. Бросился к камере.
Однако за дверь не решился. Приложился вначале к замочной скважине. Глянул, выпрямился. Повернулся затем к Макарову и съездил солдата но шее.
