— Что такое с этим домом? — недоуменно произнес фотограф. — В прошлом году скверная история. А теперь и подавно.
— Люди говорят, все дело в Гаррисонах, — ответил один из полицейских. — Слишком много денег, слишком много власти.
Кто-то сказал ему, что он не на митинге.
— Я не про политику веду речь, — возразил полицейский. — Тут, как бы это сказать, воздаяние. Если тебе привалило счастье, жди какой-то беды. Все должно уравновешиваться.
— Этим детям большого счастья не привалило, — сказал фотограф. — Что уравновешивается у них?
Полицейский-фаталист пожал плечами.
— Я не говорю, что это справедливо.
Другой полицейский сказал, что знает, как воспримут горожане случившееся.
— Они назовут это проклятием, вот как.
Его Предсказание встретили возбужденными возгласами.
— Я просто говорю, что люди скажут.
— Ну и что же проклято? — спросил какой-то скептик. — Дом? Он что, с привидениями? Или весь гаррисоновский клан?
— Ленора не гаррисоновской крови, — сказал кто-то. — Она не всегда носила эту фамилию.
— А проклятие можно получить, выйдя замуж? — поинтересовался фотограф, и послышался смех.
Говоривший о воздаянии полицейский спросил у Элдера, что думает он.
Элдер стоял у одного из высоких окон, разглядывал, подняв голову, лунный серп, свет его был ясным, холодным.
— Раньше я думал, за всем кроется какой-то смысл, — заговорил он, и что-то в его тоне изгнало из комнаты шутливость, напомнило всем, что это место смерти. — Считал, если видеть то, что видит Бог, все бы казалось разумным. Теперь не знаю. В наши дни нет ничего разумного.
Но все это было несущественно. Все эти поиски высшего смысла, философские споры не стоили выеденного яйца.
Важна была судьба детей. Детей в окровавленных пижамах, с бледными лицами, на которых застыл ужас.
Глядя на луну, Элдер задумался, что станется с ними, какое будущее может их ожидать. Но знал одно.
Злую судьбу, проклятие, нелепую случайность — чем бы ни объяснять то, что стряслось здесь сегодня вечером, — искупать придется детям.
Конечно же, это миф, просто-напросто волшебная сказка, но удивительно прекрасная.
К царской дочери Леде, купавшейся в Евроте, явился влюбленный бог Зевс в облике лебедя. Фантастическое слияние, на обнаженную женщину взгромоздилось огромное существо с клювом и перьями, похожие на ходули птичьи ноги переплелись с женскими, сладострастный изгиб шеи пернатого утопает в ее спутанных волосах.
Причудливая, приводившая в замешательство скульптура, но Эрика Стаффорд находила ее и странно волнующей — возможно, она напоминала о давней близости человека с природой, дружбе с обитателями морского берега и леса, утраченной теперь в давке и толчее этого вечно спящего мира.
