— Мама, к тебе твой мент приходил. Велел, чтобы завтра после работы явилась к нему.
Сказал и смотрит. Боится.
Тамара отвернулась к стене и заплакала. А потом вдруг сама не заметила, как забылась. И то ли сон это был, а может, бред, но вот ясно-ясно увидела: она удит рыбу, не на речке, а у себя дома, в комнате. Паркет разобран, и на самой середине, возле стола, дырка. Черная, глубокая. Тамара опускает туда леску с крючком, и там кто-то сразу — дерг! Она тянет удочку вверх и вытаскивает огромную рыбину. Белую, всю какую-то дряблую, как разварную. И без глаз. Так страшно!
Села на кровати, вся мокрая — лоб, шея, спина. И тошнит. А затылок прямо каменный. Кое-как все же уснула и уж проспала до будильника, но сон был плохой, душный и тяжелый. Утром еле встала. На работу решила не ходить, сразу в милицию. Весь день ждать, околеешь!
Но сыну опять ничего не сказала, приготовила завтрак, вскипятила чай. А ноги, спину, руки и плечи — все ломит. Есть не смогла, даже противно было смотреть на еду. А Юрка лебезит, в глаза заглядывает:
— Мам, ну ты — как? Может, сбегать в поликлинику, вызвать врача?
— Ничего не надо, позвоню, отпрошусь, у меня отгул есть.
Юрик покрутился, покрутился, хотел, видно, еще что-то спросить, да не посмел. Ушел в школу, весь понурый какой-то… Неужели опять?..
А Тамара Ивановна собралась в милицию. По дороге позвонила Раисе, попросила отгул, та заохала:
— Только уж вы не разболейтесь, работы много!
Стерва… Нет о человеке подумать, она — о себе. Все люди такие! Сидит квашней, могла бы и сама пару листов начертить. Так ведь не умеет же ни фига! Давно пора бабе на пенсию, нет, сидит, занимает место!
Нарочно думала Тамара Ивановна о Раисе, отвлекала себя, чтобы не волноваться, — ведь не просто так вызывает ее капитан Дерюнин. Господи, а ноги-то совсем не идут, волокутся, точно у паралитика!
Инспектор был на месте, встал, подал стул.
— Садитесь, располагайтесь, Тамара Ивановна. Вот теперь вижу: пришли в себя, вид отдохнувший, румянец на щеках. Слов нет, интересная женщина, это безусловно.
— Что стряслось, Борис Федосеевич? Если плохое, сразу скажите.
Заулыбался:
— Вот вы какая! Милиция, — значит, обязательно плохое. Не переживайте, с вашим сыном все хорошо. Даже в школу решили не сообщать, а то ведь у нас везде, сами знаете, перестраховщики. Не захотят брать в девятый класс, будут спихивать в ПТУ, на чужие руки.
— Я его в военное хочу, в артиллерийское, — зачем-то сказала Тамара и прикусила язык.
