У мальчика не оставалось сил протестовать. В сенях, между кучей брюквы в углу и сваленными грудой кочанами капусты, стояла бочка белого порошка. Не удержавшись, Филь украдкой сунул в него палец и облизнул его.
— Зачем тебе столько соли, матушка? — подивился он.
Беспардонно шаря в его мешке, старуха ответила:
— Так все говорят, что соль скоро исчезнет и будет война с сердарами. Императрице-то нашей снесли голову, слышал? Ой, что это?
Тесную хижину освещал коптящий огонек масляной лампы, стоявшей на засаленном грубом столе. В её свете Филь увидел, как тусклые глаза старухи вспыхнули алчностью, когда она нашарила Арпонис. Но ему было всё равно, он хотел только есть и спать.
Не доставая жезл из мешка, старуха сунула его на кособокую печку. Филь пробормотал, опускаясь на скамью у стола:
— Матушка, если ты прямо сейчас меня не накормишь, я умру. И повисну ярмом на твоей совести, — добавил он, не зная, как еще расшевелить эту старуху.
— Ой, прости, касатик! — опомнилась она и заметалась между печкой и столом.
Филь залпом выдул кружку воды, которую она поставила перед ним, и только потом принялся за гороховую тюрю в деревянной тарелке. Повеселев, мальчик с любопытством огляделся: хижина была сколочена из худых замшелых бревен, между которыми торчала сухая трава. Единственное окно в ней было не больше окна его комнаты в замке, разве что стена там была толщиной с эту хижину.
— Откуда идешь, касатик? — поинтересовалась у него старуха, усаживаясь напротив.
— Из Хальмстема, — ответил Филь, старательно очищая тарелку.
Старуха, казалось, не поверила ему, проговорив с сомнением:
— Нынче мало находится смельчаков ходить по этой дороге при свете звезд. Неужели из самого Хальмстема?
Филь кивнул с набитым ртом. Старуха смерила его долгим взглядом выцветших глаз.
— Ладно, не мое это дело…
Когда мальчик, отдуваясь, поднялся, она сказала:
— Ложись, касатик, прямо здесь на лавке. Я накрою тебя твоим плащом. Плащик у тебя хороший, справный!
Она шагнула к печке, где в вещмешке лежал сложенный плащ Филя, и тут в дверь хижины постучали. Стук был громкий и требовательный.
Старуха замерла. Стук повторился — уже кулаком. Филь настороженно уставился на шаткую дверь, запертую на одинокий крюк. Старуха сунула его вещмешок поглубже в кучу тряпья на печке.
— Гости так не стучат, — сказала она, хватая Филя за руку, и потянула его за печку. — А ну, прячься в чулан!
Тут очередной удар вырвал хлипкий крюк из гнезда, и в хижину с грохотом и бряцанием ворвалось полдюжины человек, одетых в камзолы вишневого цвета. Рассыпавшись по хижине словно у себя дома, они принялись заглядывать во все углы.
