— Конечно. Подарок твоего отца. Это медальон из храма Святого Фомы Бекета.[11]
— Давай посмотрим на него у огня, — предложила Маргарет.
К тому времени я уже успела немного успокоиться и последовала за ней.
— Я постоянно думаю о том, как этот человек умер, — сказала моя кузина, поднося медальон к огню, чтобы мы могли лучше разглядеть его: там были изображены четыре человека в рыцарских доспехах, стоявшие под развесистым деревом. — Король Генрих Второй ненавидел архиепископа Бекета. Как-то раз он воскликнул: «Да избавит ли меня кто-нибудь, наконец, от смутьяна-священника?!» Эти четверо откликнулись на королевский призыв. — Я знала эту историю: ее рассказывали в Англии каждому ребенку. Но сейчас еще раз выслушала Маргарет: казалось, она имела для нее какой-то особый смысл.
— И вот эти четверо отправились в Кентербери и спрятали свои мечи под смоковницей, которая росла рядом с церковью. Потом вошли внутрь и попросили святого Фому следовать за ними, но тот отказался. Тогда они вышли, взяли свои мечи, вернулись в церковь и изрубили епископа на куски, осквернив священное место. Так он стал мучеником.
Меня пробрала дрожь, хотя в комнате было жарко от потрескивающего в камине огня.
Маргарет вложила медальон в мою ладонь.
— Я хочу, чтобы ты сохранила его, Джоанна.
— Но я не могу взять этот медальон, он слишком дорог для тебя.
Моя кузина помедлила, словно опасаясь облечь мысль в слова, а затем все-таки произнесла:
— Я хочу, чтобы он защищал тебя, когда ты станешь фрейлиной.
Я знала, как сильно ненавидит Маргарет короля, который погубил ее отца. Она ни разу не сопровождала свою старшую сестру Элизабет, когда та бывала при дворе.
— Я все время буду при королеве Екатерине, — напомнила я ей. — Моя мать полностью доверяет королеве. И мне абсолютно нечего бояться, пока я нахожусь у нее на службе.
— Да, Джоанна, королева — чистая и благородная женщина. Но ты все-таки возьми этот медальон.
Я посмотрела в глаза Маргарет, в которых отражались умирающие язычки пламени из камина, и мне стало не по себе.
Я надела медальон на шею.
— Хорошо, кузина, я буду всегда его носить. Надеюсь, теперь ты больше не станешь беспокоиться обо мне?
Маргарет обняла меня.
— Спасибо, — прошептала она, и я, потрясенная, почувствовала у себя на щеке ее холодные слезы.
Лондонский Тауэр, май 1537 года.
Я понимала: тут что-то не так, слишком уж широкой оказалась кровать.
Каждое утро перед рассветом помощник ризничего звонил в колокол, я садилась, осеняла себя крестным знамением, потом шарила по полу возле своего соломенного тюфяка. Он лежал на полу у стены послушнической спальни рядом с тюфяком сестры Винифред с одной стороны и сестры Кристины — с другой.
