. Но у меня за душой ни гроша, а мать и сестры ждут не дождутся, когда я кончу семинарию. Что же мне прикажешь делать? Вот я и обретаюсь там же, где и ты.
— Со мною будет иначе. Я твердо решил не возвращаться в семинарию.
— Как же ты будешь жить?
— Не знаю. Свет велик.
— Глупости. Ты неплохо устроен, получаешь стипендию. Родных у тебя нет. Учителя к тебе благоволят… Ты можешь получить степень доктора… станешь читать проповеди, заделаешься каноником, а там, гляди, и епископом.
— Даже если бы мне пообещали сан папы, я все равно не вернулся бы в семинарию.
— Это почему же?
— Потому что я не верю, потому что во мне не осталось веры, потому что я никогда не смогу верить.
Хуан умолк. Умолк и его товарищ, и они продолжали свой: путь, шествуя рядом.
Ночь быстро спускалась. Молодые люди ускорили шаг. Наконец старший нарушил молчание:
— Тебе придется все же изменить свое решение.
— Ни за что.
— Бьюсь об заклад, ты надумал это из–за отца Пульпона. Помнишь, ты рассказывал?
— Нет, мне было на это ровным счетом наплевать.
— Ты сам не знаешь, что говоришь, Хуан.
— Не веришь — не надо.
— Ты меня удивляешь. Я верил в тебя, как в святого. Подумать только: и это говорит лучший ученик курса! Единственный человек, обладавший истинной верой, как говорил о тебе отец Модесто!
— Отец Модесто человек доброго сердца, но он блаженный.
— Значит, в него ты тоже не веришь? Отчего ты так изменился?
— Оттого, что я много размышлял, дружище. Сам не знаю, как это все получилось. Когда я перешел на четвертый курс, моим учителем стал дон Тирсо Пульпон, но я учился не только у дона Тирсо, мне пришлось учиться и у отца Бельды, а он, как выражается наш наставник, дал обет невежества. Отец Бельда ненавидит отца Пульпона за то, что тот слишком много о нем знает. Потом я стал читать книги, много думал, много страдал и теперь ни во что не верю.
— Читал запрещенные книги?
— Да. В довершение всего как–то раз во время экзаменов я нарисовал очень грубую, очень обидную карикатуру на отца Пульпона, и кто–то из его друзей–приятелей показал ему рисунок. Однажды мы стояли у ворот семинарии, мирно разговаривали, и вдруг появился он. «Кто это сделал?» — спросил он, показывая мне рисунок. Все притихли. Я так и обмер. «Это ты сделал?» — спросил он меня. «Да, сеньор». — «Отлично, мы еще поговорим об этом». Признаюсь, от страха первое время я не мог спать, раздумывая над тем, как бы избежать возмездия. А потом мне пришла в голову самая простая мысль: не возвращаться в семинарию.
