— Да, Палыч. С другом из-за нее я уже поссорился.
— Вот. Чего?
— Он в последнее время совсем с рельс сошел. Хотя вроде парень неплохой…
— Ошибаешься ты, Максим. От таких, как он, всего можно ждать.
— Да нет, он не подлый. Он просто глупый. Так-то здоровый, а в голове — детство.
— По себе ты судишь. По себе. А он — другой породы… Маменькин сынок, со всего сливки снимает первым. А ты его на второй план отодвинул… Не простит он тебе этого. О таких, как он с мамашей, у того же царя Соломона, только уже в притчах, сказано: «Жены несмысленны, и дети их злы, проклят род их. Ибо презирающие премудрость и наставления несчастны, и дела их непотребны!» Боюсь, мстить начнет… Непотребно! И не только тебе, но и любимой твоей.
— Точно, Палыч. Он уже против цыган что-то задумал. Только я никак не могу выяснить, что.
— Вот! А выяснить нужно, если защитить ее хочешь. Надо поговорить сними помириться. Ты ж ему друг большущий, спаситель. Конек-горбунок, Чип и Дейл… Выясни с ним отношения. Хуже не будет — точно. Может, он и вправду не совсем сподличался?
— Хорошо, Палыч. Я постараюсь. Хотя в последнее время мне с ним общаться все труднее.
* * *
Удивительный человек — Сашка-конюх. Вроде и умный, и сильный. А когда Баро в свое время предложил бизнесовыми делами серьезно заняться, в ответ только рассмеялся: «Мне мои лошадки дороже!» Настоящий цыган, неосовремененный.
И с женщинами знал секрет какой-то, что они к нему роем летели. Когда среди любимых оказывались замужние, страшно переживал. Но ничего с собой поделать не мог. Наверно, от частого общения с лошадьми порода жеребиная сильнее оказывалась. Вот и теперь, от наличия в мире кузнеца Халадо, Грушиного мужа, большие переживания испытывал. Но тут, к счастью, подоспела ссылка на набережную. А там павильончик, пиво, роскошная женщина с роскошным именем Марго…
В общем, радуйся, кузнец, можешь теперь спать спокойно. Со своей Грушенькой.
Одна только беда осталась у Сашки. Сторожевой пост на кладбище. Баро велел взять ему это на себя. Составить график, всех в него включить. Но первое время все же самому подежурить. Дело, конечно, святое. Только очень уж Сашка темноты боялся. И померших тоже. Это у него с детства. Наверно, цыганских сказок в детстве слишком много наслушался.
Для кочевого племени ведь что самое страшное — помереть так, чтобы никто не увидел. И останутся тогда твои косточки не отпетыми, не закопанными. Потому и в сказках, каждой второй, вечно мертвый цыган обнаруживается. То под мостом, то в кустах, то в лесу. Как в последней, самой грустной истории про цыгана Зубчана.
