— Да, конечно.
— Жду вас завтра вечером в ресторане «Волга»! Баро положил трубку на рычаг, не слабо так, с чувством.
Форс грустно улыбнулся:
— Ну так что, Баро? Правильно я его описал или как?
— Похоже, что так. Спасибо тебе. Хоть знаю, с кем имею дело.
* * *
Естественно, одним чаем дело не обошлось. Какой чай, когда разговор о любви зашел. Палыч достал из маленького холодильничка, пристроенного в углу уютно обжитой котельной, открытую чекушку. Разлил. Аппетитно разложил на столе нехитрую закусь: грибочки соленые по-деревенски, проложенные травами лесными, папоротником. И капустку. А вот колбаска — заводская. Точнее, цеховая, зубчановская. Спасибо цыганам, они производство наладили. И, конечно же, черный хлебушек. Для ядрености — с чесноком и луком. А чего беречь благовоние — интимных свиданий сегодня явно не ожидается.
Выпили по первой, крякнули, закусили.
После этого даже огонь в печке загудел более душевно.
— Так вот тебе, Максимка, байка. Она же — быль, о любви цыганской. С приятелем одним моим знакомым случилось. Жил-был русский парень. Высокий, светловолосый, голубоглазый — в общем, вот такой, как ты.
— Тогда еще и умный.
— Да, правильно, умный. Не без этого. Армию отслужил, домой вернулся. Приснилась ему однажды цыганка молодая. Пришла во сне и говорит: «Я — твоя Судьба». Проснулся он утром. Что за наваждение такое! Никак девушка из головы не выходит. Нарисовал ее по памяти. А уж после этого совсем свихнулся. Ни на кого больше смотреть не мог. Каждый день на портрет этот глядел, встречи ждал. И, стало быть, дождался. Ну чего, по второй?
— По второй! — решительно ответил Максим и вспомнил Антона: «Теперь никогда его за это дело осуждать не буду!»
Палыч разлил. Опять выпили, опять крякнули.
— Как-то однажды рядом с их деревней табор цыганский прикочевал, ну остановился то есть. А в таборе том оказалась девушка ну точь-в-точь как на портрете. Слова он ей не сказал. И она ему тоже. Просто глаза их встретились, и земля из-под ног уплыла. Так полюбили друг друга… После этого виделись друг с другом на базаре. Он к ней как бы гадать ходил. Она ему как бы гадала. А сама возьмет за руку и держит. И все…
Максима вдруг осенило:
— Слышь, Палыч, ты так душевно рассказываешь. Это, случайно, не о тебе?
Палыч притворно рассердился:
— Цыц! Не вмешиваться в творческую лабораторию сказителя!.. Франциска, небось, ассизяне не перебивали. В общем, так они за ручку держались. Каждый день, практически. И даже встретиться наедине не могли. Уж больно у этих цыган порядки строгие. Дочек своих стерегут, хуже, чем лошадей. А тут пришло время уходить табору из места этого. Бросился парень к цыганам. Так, мол, и так. Жить, мол, без нее не могу. Но у семьи цыганки этой, видно, свои планы были. Родители строгие — просто ужас! В общем, замуж за него ее не отдали. И решил тогда парень Судьбу свою из табора выкрасть… Ну, по третьей!
