— Я достаточно наказана, — резко сказала Дороти.
Дональд посмотрел на нее:
— Что случилось?
— С тех пор как мы поженились, я ничего не чувствую.
Дональд поднял брови. На его лице появилась ирония.
— Зачем ты мне это говоришь? Ты хочешь, чтобы я снова поранил тебя до крови? Чтобы ты могла вернуться к Роберту с влагой там, между ногами, и насладиться им, наконец? Видит Бог, я все еще люблю тебя. Но моя жизнь изменилась. Я больше не ищу любви.
— Как ты живешь? — спросила она.
— У меня есть свои маленькие радости. Я приглашаю избранных друзей. Я предлагаю им напитки, они сидят в моей комнате, вот здесь, где ты сейчас сидишь. Затем я иду в кухню, готовлю новую порцию напитков и даю им немного побыть одним. Они уже знают мои желания, мои склонности. Когда я возвращаюсь… что ж, она может сидеть вот в этом кресле, ее юбка задрана, он стоит перед ней на коленях, целуя ее или глядя на нее. А, может быть, он сидит на стуле, и она… Мне нравится в этом неожиданность ситуации, неизвестность и возможность наблюдать ее. Они не видят меня. Ведь примерно так все было между тобой и Робертом, как если бы я мог видеть вас тогда. Возможно, это своего рода воспоминание… Теперь, если хочешь, можешь немного подождать. Должен прийти мой друг. Он необыкновенно привлекателен.
Дороти решила уйти. Но вдруг она приостановилась. Дверь ванной была открыта. На двери висело зеркало. Она повернулась к Дональду и сказала:
— Послушай, я остаюсь, но у меня тоже есть маленькая причуда. Она никак не помешает твоему удовольствию.
— Что же это?
— Когда ты нас захочешь покинуть, я бы хотела, чтобы ты пошел не в кухню, а зашел в ванную и смотрел в это зеркало.
Дональд согласился. Приехал его друг, Джон. Он был удивительно красив, но на лице его был странный отпечаток усталости, какое-то равнодушие было в его взгляде, губы казались безвольными, в нем было что-то на грани извращенности и порочности, и это привлекло Дороти.
— Мне нравятся женщины, в которых чувствуется порода, — сразу же сказал он, взглядом благодаря Дональда за то, что он пригласил для него такую женщину.
Дороти была в мехах с головы до ног — шляпа, муфта, перчатки, мехом была отделана даже ее обувь. Комната полнилась запахом ее духов. Джон стоял возле нее, улыбаясь. Его жесты приобрели торжественность. Неожиданно он слегка наклонился, словно театральный режиссер, беседующий с актрисой, и сказал:
— Я хочу попросить вас кое о чем. Вы прекрасны. Я ненавижу одежды за то, что они скрывают тело женщины. Но я и не очень люблю раздевать. Не согласитесь ли вы сделать для меня что-то совершенно необыкновенное? Пожалуйста, разденьтесь в другой комнате, оставьте только меха и вернитесь сюда. Хорошо? Я скажу, почему я прошу вас об этом: только породистые, хорошо воспитанные, благородные женщины выглядят красиво в мехах. А вы именно такова.
