— Что ж ты, как неродной, проходишь мимо и не заглянешь даже к товарищу по несчастьям?
Если бы еще вспомнить, как товарища зовут! Что-то такое мерещится в районе семидесятого года и Малой коммунистической улицы, где собирались мы у бывшего одноклассника в красном доме слева от храма Мартина Исповедника. Старше других был там мгимошный раскованный юноша, только что вернувшийся из Штатов, по фамилии Хренников и по кличке, естественно, Хрен. А вот христианское его имя — хоть убей, ладно сориентируемся в процессе. Дождик все-таки лучше где-то пересиживать, чем так вот перестаивать.
Экс-приятель увлекает меня на седьмой этаж, звеня бутылками в простонародной кошелке. С усилием вставляя ключ, отворяет дверь. «Ну, почему так долго, Славка?» — раздраженно спрашивает, не замечая меня за грузным корпусом — Славы, значит, Хренникова, — образцово-показательная девица с телесными параметрами мирового стандарта (где-то шестьдесят сантиметров, где-то девяносто, — никогда не знал, какие части имеются в виду) и совершенно правильными чертами лица, подпорченными, на мой вкус, только одним — прицельно-хищным взглядом и точным знанием нарицательной стоимости своих внешних данных.
— Карочка, я привел тебе показать единственного порядочного человека, которого теперь можно только случайно встретить под весенним дождем. Андрей, это жена моя.
Изо всех сил стараюсь не выказать удивления столь очевидным мезальянсом — во-первых, и контрастом между чистеньким еврообликом Карочки и холостяцкой затхлостью, загаженностью квартиры немолодого и неблаговонного Хрена — во-вторых. Меж тем я оказываюсь в гостиной, которую можно было бы назвать просторной, не будь она так загромождена предметами старинной мебели вперемежку с картонными коробками и завалена разносоставным хламом. По привычке обозначаю для себя метонимическими штрихами тех, кто сидит вокруг низкого стола, уставленного дешевыми напитками типа «плиски», пока Слава торжественно-пренебрежительно их представляет: «Нана — самая опасная женщина СНГ» (крашенный перекисью Кавказ, миндалевидные), «сексуальная разбойница Вера» (маленький кукольный рот, рост почти баскетбольный), «свободный художник граф Безбородко» (лет шестьдесят, востроглазый, ну и седенькая бородка, конечно, при нам — по оксюморонному принципу), «издательский магнат Дима, духовный растлитель русского народа» (модные круглые очки на утином носике, волосы в косичку)… Меня им подает как «рыцаря интеллигентности», но зачем-то с фамилией (магната-то не раскрыл полностью), да еще и с приложением институтской должности. Куда-то я влипаю — буквально чувствую, что брюки мои пристают к заскорузлой обивке кресла.
