Эх, сосед, сосед! Как не вовремя эта хренотень! И так отношения, мягко говоря, прохладные были.
Обычно как: прибыл новичок, представился братьям-командирам по-человечески, замахнули по стопочке, руки пожали — и вся дипломатия. Война — на всех одна, делить нечего.
А этот приглашение в гости проигнорировал, по вопросам взаимодействия к своему начальнику штаба переадресовал — и весь контакт.
В конце концов комендант ситуацию прояснил. Оказывается, предшественнички наши отличились, братья-омоновцы. Допились до того, что собственный командир от них шарахался. В комендатуре отдельно ночевал. Понятно, что вместо взаимодействия — одни головные боли для всей комендатуры. Местных остервенили, сразу обстрелы один за одним пошли. А под занавес вообще поганая история приключилась. Один орелик нажрался до синих соплей и решил, что ему работающий движок спать мешает. Вылез на улицу и подкатил под электростанцию эргэдэшку. Черт бы с ним, с железом, хотя движки в Чечне на вес золота. Но в этот момент, по закону подлости, солдатик-связист боновский вышел свое хозяйство проверить. Хоть в одном ему повезло — ни одного тяжкого ранения не было. Но пошинковало пацана от колена до горла, десяти сантиметров без пореза не найти! Спасти его доктора — спасли, железо, сколько нашли — вынули. А скандал замяли, все на боевиков списали. Не о придурках пьяных заботились. Представили пацана к медали и комиссовали, как получившего ранения при выполнении воинского долга. Если потом эти раны инвалидностью обернутся, так хоть военкомат оформит все без проволочек.
Понятное дело, у комбата теперь при слове «омон», кроме мата, ничего из глотки не лезет.
Ну да ладно. Стерпится — слюбится… если разборки эти на блоке вконец все не опоганят.
Да… дела!
До города километров пять, а возле блокпоста с полсотни чеченцев столпились. Бабы, мужики. Гвалт. Откуда их здесь столько? А! Вон автобус стоит. Специально под эту акцию пригнали или, на грех, мимо проезжал? Во, завелись! Некоторые уже чуть ли не в сам блок лезут. Да что ж это такое, кто здесь командует? Не знает, лопух, что так уже не один объект захватывали. Чирикнуть не успеешь, как без оружия останешься, а через день уже будешь где-нибудь в Бамуте боевикам блиндажи строить. Если не останешься здесь же без башки.
— Отходи! — Ребятки мои и прибывшие с нами вэвэшники плечом к плечу встали, дружным напором самых наглых оттеснили. Вот чья-то рука дерзкая попыталась Котяру за автомат схватить. Шалишь, джигит, не на того напал! Кот наш с детства детдомовского, неласкового, приучен за своих братишек чужие глотки рвать безжалостно. А уж разных примочек из уличного арсенала никто, сколько он, не знает. Вроде и не сделал ничего — а из толпы вопль сдавленный. Вот он — ухарь, что за автомат хватался. Молодой. Вся рожа темно-коричневая, а на месте бороды недавно сбритой — смугло-розовая. В сторону выпрыгнул, на одной ноге скачет, за голень держится. Выть стыдно, шипит яростно. Больно, наверное, «берцем» по косточке-то?
