Талахке собаку услышала и отошла. Однако же вернулась, охота ей Иванушку добыть. Пришла и тихонечко у двери стучит:
— Тук, тук, туте, отдайте мне восьмого вашего, Иванушку, с пустолаечкой. Не дадите — плохо будет!
Тут-то собачка как залает:
— Гав, гав, гав... покуда жива, никому не отдам восьмого, моего Иванушку. Г-а-в! Г-а-в!
Талахке испугалась и убежала.
Однако вернулась: в третий раз подкралась Талахке. В двери постучала и сказала человеческим голосом:
— Отдайте мне Иванушку, а собачку не надо,— а сама уж в вежу ломится.
Шесть девочек в меха постельные упрятались, а седьмая девчонка — прыг е постели и двери открыла: пусть Талахке Иванушку возьмет.
Не успела Талахке в двери войти и схватить Иванушку, как закричала старушка страшным голосом:
— Киш, киш, киш, убирайся, Талахке, на улицу...
Тут-то собачка зарычала и бросилась на Талахке:
— Р-рр-рр... Г-а-в! Г-а-в! Г-а-в!
Отстояла собачка Иванушку, попятилась Талахке, схватила седьмую девчонку и убежала из сеней.
Собачка их обоих выгнала вон, а Талахке ту девочку запихала в мешок, перебросила через плечо и пошла к себе домой.
Тала жил один. Жил, жил, и стало ему скучно. Он пошел в люди, нашел девицу, украл ее, домой принес и в свою вежу посадил. Ну, и стали они жить.
Жили, жили, и вздумал Тала на охоту ходить. Один раз он вернулся с охоты и принес «сальну бабу»,— то ли это была тюлениха толстая-претолстая, то ли жирная, сальная баба... Кто знает? А только Тала ее разделал, словно дикого оленя, и внес в вежу.
— Ты,— говорит,— молода, поди,— говорит,— принеси воды. Я достал «сальну бабу», будем мясо варить и жарить.
Молодая идет за водой, а сама себе говорит:
— Как такое мясо есть? Я не буду этакое мясо есть,— и сказала:— Убегу...
Взяла чурку, одела ее в свою шубку, чурку поставила около колодца и ведро сюда же сунула, будто она воду черпает.
Ну, а сама побежала, домой, к людям побежала.
Талушка сидит, ждет, когда молодая воду принесет! В двери глянет — молодая все еще воду черпает. Вышел он на улицу, к колодцу подошел. Ан то не его молодушка воду берёт, а то чурка в шубке сидит.
Тут-то Талушка своему богу взмолился:
— Ох, давай же мне, боже, снегу, чтобы по колено снегу было!
Ну, бог ему снегу дал. Подвалило снегу. Тала на лыжи встал и побежал самой скорой ходой за своей молодухой.
Ну, молодая-то бежит, до того бежит, что грудь распахнулась и пар идет. А Тала ее догоняет, вот-вот схватит! Об одном только просит, чтобы снегу поболее навалило.
