Распихав все, что вошло, по своим пакетам, я сгребла в охапку оставшиеся упаковки, почти полностью закрыв себе обзор, и в отчаянии двинулась вперед — предположительно к выходу. А вообще-то в надежде обнаружить какую-нибудь подходящую плоскость, чтобы упаковаться покомпактнее… Стоит ли удивляться, что человек, изо всех сил вытягивающий шею в отчаянной попытке обрести хоть какой-то комфорт, даже на ровном месте обязательно споткнется, особенно если попадется под ноги какой-нибудь обрезок трубы, зачем-то горчащей из пола?!
Наверное, я бы все-таки разревелась от горя и боли, но тут чьи-то руки с силой, обладателем которой мог быть только один-единственный человек на свете, подняли меня над россыпью продуктов, которой вполне хватило бы роте солдат примерно за месяц! Путаница русых кудрей мелькнула перед самым моим носом, и я, почти теряя сознание от счастья, выдохнула: «Вилька!..»
До чего все-таки жестока жизнь — особенно в последнее время и в особенности почему-то ко мне. В следующую секунду стало ясно: никакой это не Вилька… Я бы сказала, даже совсем наоборот, поскольку на красавца Есенина и, пожалуй, вообще на красавца его физиономия явно не тянула. Мне почему-то никогда не нравились мужчины с мужественными подбородками, высокими скулами и пристальным взглядом. Даже если они кудрявые блондины с синими глазами и неожиданно черными ресницами.
— Вы в порядке? — спросил хапнувший меня с пола незнакомец.
— Да не знаю я! — сердито сказала я. — Вот если поставите меня на место, смогу выяснить!
— Извините… — Он позволил мне соскользнуть с его рук и тут же охнуть на весь полупустой универсам. А вот сесть обратно на пол не позволил, хотя и на руки не подхватил. Зато крепко обнял за талию, после чего мое истосковавшееся тело вновь вспомнило коварно сбежавшего супруга. Но оттолкнуть незнакомца у меня не было никакой возможности, иначе я снова свалилась бы на пол.
— А что это за «Вилька»? — спросил вдруг незнакомец, и на его лице отразилась совершенно детская обида. — Меня, между прочим, Федором Степановичем зовут! А вас?
«Он к тому же Федя! — подумала я, начиная раздражаться. — Да еще и Степаныч…»
Федор Степанович словно подслушал мои мысли:
— Можете называть меня просто Фрэдом, так делают все мои друзья.
Что ж, если учесть, что после Вильки это был первый мужчина, заключивший, пусть и невольно, меня в объятия, нас с Фрэдом смело можно было считать уже родственниками, не то что друзьями.
