Что-то болезненно сжалось в районе желудка. Маша подошла уже совсем близко. Все было прекрасно, — подумал ПалСаныч. — Так хорошо, что лучшего нельзя было и пожелать. Просто повезло, оказался в нужное время в нужном месте. А ведь мог бы и сейчас жить в городе, читать свои дурацкие лекции, приходить вечерами в пустую квартиру. Выплачивать ипотеку, выпивать по пятницам с Димой, бояться всего и медленно сходить с ума. И не было бы никакой судьбы, но одно лишь неизбежное тихое угасание. А самое страшное — я ведь был к этому готов. И даже не думал о спасении. Просто фантастически повезло.
И, наверно, Маша все-таки по-своему любила меня. Она не могла позволить себе фальши; а единственный способ избежать фальши — полная искренность. Но теперь, когда все закончилось, ей это уже не нужно. Теперь она должна меня ненавидеть.
ПалСаныч не знал, в каком месте оборвали трансляцию. Скорее всего, дискредитирован весь высший эшелон. А значит — и БорисНаумыч. То, что они сделали, должно было встряхнуть всех. Но при этом он как-то даже и не подумал, что поднятая ими волна так больно ударит в Машу.
Хотя иначе и быть не могло. Их отношения с самого начала развивались под знаком треугольника. Не пошлого любовного, но настоящего, изначального. И он всегда знал, кто же в итоге окажется лишним; это было лишь делом времени.
Все равно, теперь уже ничего нельзя изменить. ПалСаныч сделал несколько неуверенных шагов навстречу; он хотел обнять Машу, но она внезапно остановилась метрах в двух от него, прямая и напряженная.
— Маша! — начал ПалСаныч неожиданно низким голосом. — Прости. Мне жаль, что все так получилось.
— Вы!.. Вы!.. — сдавленно выкрикнула Маша, задохнувшись словами.
Ее точеное лицо передернулось и застыло трогательно некрасивой маской. ПалСаныч понял, что она уже все знает, и понял, что она знает. Не умом, но сразу всем существом он вдруг осознал, что больше никогда ее не увидит. И удивился своему спокойствию. Но он ведь с самого начала знал, что когда-нибудь это случится.
Шока не было; скорее мрачное удовлетворение — что вот сейчас наступит холодная ясность и полная определенность, исчезнет гнетущая недоговоренность, и прогоревшая часть жизни будет окончательно отрезана. Что наконец можно будет начать новую, черно-белую жизнь — жизнь без Маши.
— Зачем ты пришла? — спросил ПалСаныч и не узнал своего голоса.
— Попрощаться.
Маша, казалось, немного успокоилась, но держалась как-то напряженно и неестественно.
