Метель бросала в лицо осколки снежинок, пришлось закрыть глаза и попытаться ползти вслепую. Каждое движение доставляло боль; он полз и думал, что после очередного «броска» уже не сможет подняться. Друж шел на расстоянии шага и, если хозяин замирал, ложился рядом, облизывая теплым языком обледеневшие щеки.
Прошел час. Денис Евгеньевич, научившись не чувствовать боли — точнее, смирившись с ее присутствием, — продвинулся вперед на четыре метра. Он действовал машинально, не ощущая себя живым человеком. Сомнений нет — он обречен. Еще метр, максимум два, а потом его разобьет паралич. Расслабленные мышцы перестанут подчиняться, тело одеревенеет, метель в паре с морозом возьмут реванш, а пушистый снег, кажущийся в темноте черным хлопком, поставит точку.
Друж занервничал. Хозяин не шевелится больше трех минут. Лизнув щеку, он увидел на лице слабую улыбку. Секунду спустя Денис Евгеньевич открыл глаза.
— Держусь, дружище… Еще живу… еще надеюсь, — в голосе Дениса Евгеньевича проскользнула ирония, Друж моментально уловил ее нотки и был страшно этому рад.
Денис Евгеньевич согнул ноги в коленях. Приподнялся. Вытянул руку. Бросок. Стон. Маленькая удача — минус пять сантиметров. Или плюс пять? А впрочем, какая разница, к чему отсчитывать метраж, если знаешь наперед, что до финишной прямой все равно не доберешься.
— Я стараюсь, Друж. Видит Бог, стараюсь.
Старайся дальше, гавкнул Друж.
— Машу жалко. Не знаю, как она это переживет. Сердце больное, инфаркт был, операция…
Друж в очередной раз нагнулся, чтобы лизнуть хозяину щеку.
— Ради нее, Друж, я должен биться до последнего.
Вот это другой разговор, воодушевился Друж. Так держать!
И Денис Евгеньевич продолжал биться. Мысли о жене как бы посылали импульс одеревеневшим мышцам, гасили в них боль, согревали обледенелую полуживую надежду.
…По рыхлому черному снегу, наперекор злобной февральской вьюге, полз искалеченный человек. За ним по пятам, проваливаясь по брюхо, ползла собака. Верный Друж.
Глава двенадцатая
От отчаянья к надежде…
Больше часа он уже никуда не стремился, конечная остановка была достигнута. И боль опять завладела и телом и волей. Денис Евгеньевич дополз до подъема и оказался бессилен. Он перевернулся на бок, поднес ладонь ко рту, согревая пальцы слабым дыханием. Напрасно Друж подгонял хозяина лаем: для человека, попавшего в плен боли, все потеряло смысл.
Когда лежать на боку стало невыносимо, Денис Евгеньевич лег на спину.
— Еще машина проехала, — сказал он Дружу, услышав звук мотора.
