Денис Евгеньевич кашлянул. Смутившись, Наташа начала оправдываться.
— А чего, пап. Старухе девятый десяток: сердечница, диабетик. Не вечная же она! Ой, иногда сидим с Мишкой вдвоем, и волком выть хочется. У всех бабки-дедки, квартиры оставляют, а мы — как сироты, честное слово. Зло иногда берет!
— Да-а, — протянул Денис Евгеньевич. — Не повезло вам с бабками-дедками. — Голос его стал жестким, холодным.
Мария Тихоновна, заметив перемену в настроении мужа, спешно сказала:
— Денис!
— Мать сиротой росла, — продолжал Денис Евгеньевич, вертя в руках вилку. — Мои родители…
— Денис, перестань.
— Мама в сорок третьем в Ленинграде… двух старших детей потеряла во время блокады. Отец всю войну прошел, Берлин брал, в пятьдесят девятом умер от последствий контузии. За ним следом мама ушла. А мне семь лет. Только семь лет. — Денис Евгеньевич откинулся на спинку стула. — Не было у тебя ни бабушек, ни дедушек. Не от кого подарков ждать.
Наташа вяло ковыряла вилкой в тарелке, не решаясь взглянуть на отца.
— Зачем ты так, папка? — сказала она наконец, устав от тяжелой паузы.
— Как?
— Ты меня неправильно понял.
— Разве?
— Я же не в том смысле… я к слову… Мам, я…
Лай Вильки разрядил обстановку. Мария Тихоновна встала из-за стола, достала из шкафа упаковку сухого корма, а Наташа резко перевела тему разговора.
— Елку в этом году планируете живую покупать или искусственную нарядите?
— Даже не знаю, — Мария Тихоновна пожала плечами. — С живой возни много. В прошлом году по несколько раз в день пылесосила, иголки сильно осыпались. А теперь еще эти гаврики, — она кивнула на уплетающих корм Дружа и Вильку. — Наверное, обойдемся искусственной.
Денис Евгеньевич молчал. Посмотрев исподлобья на отца, Наташа осторожно спросила:
— Пап, ты не сердишься?
— Уже нет.
— Прости меня.
— Есть такие вещи, говоря о которых вслух надо сперва хорошенько думать. Понимаешь?
— Я понимаю, папка, прости.
После ужина, когда Наташа засобиралась домой, Денис Евгеньевич позвал дочь в гостиную.
— На минутку, — сказал он, появившись в дверях.
На столе лежала коробка, внутри — на поролоновой подложке — два ордена и четыре медали. В полиэтиленовом пакете — удостоверения к наградам.
— Все, что осталось от отца, — Денис Евгеньевич покачал на ладони медаль «За взятие Берлина». — Для отца эти награды были всем: его наследием, его жизнью.
— Папка, я не знала, что дед был награжден медалями… О! И два ордена. Надо же! И ты все это сохранил!
— Я обязан их хранить до самого конца. А потом они перейдут Никитке. И он тоже будет их хранить как память, как осколки памяти.
