Очевидно, такого эффекта и добивался господин Кемаль, решивший произвести срочный ремонт к возвращению ненаглядной дочери.
— Ты наконец дома, малышка! — растроганно молвил отец, нежно целуя в лоб свою любимицу.
Впервые с того злополучного вечера Сильвия радостно засмеялась и обняла отца. Верный Рич, почувствовав, что без него происходит нечто важное, подошел к своей молодой хозяйке и, уперевшись передними лапами в ее плечи, быстро лизнул ее щеку горячим шершавым языком.
— Фу, Ричи, ты чересчур много себе позволяешь, — не слишком строго заметил господин Кемаль.
— Папа, он тоже хочет меня поцеловать, ведь именно он первым пришел мне на помощь, — с улыбкой заметила Сильвия.
В этот вечер они ужинали втроем — супруги Кемаль и их любимая, чудом спасенная дочь.
— А теперь, мама и папа, я хочу сказать вам что-то очень важное, — начала Сильвия, поднимая бокал темно-вишневого вина. — Есть одна вещь, о которой мы все почему-то не сговариваясь молчим. Как вы, надеюсь, понимаете, речь об Ульрихе. Должно быть, вы пребываете в недоумении, отчего это мой жених, вернувшийся из Англии и узнавший о том, что произошло в его отсутствие, до сих пор не дает о себе знать. Я так понимаю, что, боясь меня больно ранить, вы ничего не говорите о нем. Так вот, хочу вам сообщить, что я-то как раз знаю, в чем дело. Вы очень удивитесь, если я скажу вам, что он был в больнице. Я полностью слышала его разговор с медсестрой. Глупышка перепутала меня с некой Сесиль Боне и сказала ему, что огонь обезобразил мое лицо.
Фархад Кемаль приоткрыл рот от удивления. Вилка, с помощью которой он еще пять минут назад ловко управлялся с жареным тунцом, выпала из его руки, звякнув о край тарелки.
— Да-да, не удивляйся, папа, и не обвиняй бедную девушку, — сказала Сильвия. — Мой, так сказать, любящий жених так громко закричал от ужаса на весь коридор, что, должно быть, переполошил всех пациентов. А потом он трусливо сбежал. Я ждала его. Думала, он вернется, увидит, что все в порядке, и мы вместе посмеемся над этим глупым недоразумением. Но он, увы, так и не вернулся. А потому заявляю вам со всей серьезностью: с того самого дня, как Ульрих удалился, не посчитав нужным даже объясниться с вами и со мной, он умер для меня. Даже если бы он, узнав, что я по-прежнему хороша, вдруг одумался и решил просить у меня прощения, это ровным счетом ничего бы не изменило. Прошу вас, не говорите кому-либо из наших общих знакомых о том, что произошло. Пусть известие о том, как он жестоко просчитался, дойдет до него как можно позже. А имя его в нашем доме пусть не произносит никто. Что касается меня, то я уже пережила его предательство. Не скажу, что это далось мне совсем легко, но и убиваться до конца своих дней я не собираюсь.
