За калиткой сада на крошечной зелёной скамеечке сидел о. Андрей и глядел в теснившуюся со всех сторон ночь своими большими, тёмными, грустными, как у раненного орла, глазами. Худой, среднего роста, хорошо сложенный молодой человек, он любил уединение; для него часы, проведённые глаз на глаз с природой, заменяли и книги, и разговоры.
Отец Андрей в душе был поэт и мистик. Он жил суровым, несложным учением Христа, чистый, наивный, бесстрастный, как один из тех рыбарей, что всюду шли следом за своим Божественным Учителем. Спрятанный весь в тени развесистой берёзы, священник сидел на деревянной скамье и с удивлением следил за одинокой тонкой фигурой, бежавшей от мельницы прямо к нему. Фигура, то пропадала под тенью деревьев, то снова вырисовывалась на чистой луговине и, очевидно, спешно, не разбирая уже дороги, бежала к намеченной цели; шагов за двадцать о. Андрей скорее разгадал, чем разглядел мельничиху. Высокая, стройная женщина, в тёмном большом платке, накинутом на голову, прошла так близко около него, что задела его колена платьем.
— Анна Герасимовна! — окликнул он её.
Женщина вздрогнула, остановилась так внезапно, что даже качнулась всем телом назад и, чуть-чуть отбросив с головы платок, впилась глазами в то место, откуда послышался голос.
— Говорю: Анна Герасимовна, куда спешишь? Или на мельнице что не ладно?
Мельничиха совсем спустила платок с головы и нырнула в тень к самой скамейке.
— Никак о. Андрей?! Ну, и испугал же! Думала, все люди спят, — ан нет. — В голосе её слышалась насмешка. — И то бежала дух не переводя с мельницы, шутка ль? Передохнуть, что ль?
Она опустилась на скамейку и села так близко к священнику, что на него пахнул жар её молодого, разгорячённого бегом тела. Отец Андрей отодвинулся.
— Куда ж бежала-то, Анна Герасимовна?
— Куда? — Анна нагнула голову, стараясь заглянуть в самые глаза священника. — К полюбовнику бежала, к стоговскому баричу молодому! Вот те и сказ на твой допрос, батюшка.
Отец Андрей выпрямился.
— Стыда в тебе нет, Анна Герасимовна: мужняя жена да своему духовному отцу такой ответ даёшь. Стыдно и довольно грешно тебе.
— Грешно, батюшка, стыдно? А тебе, о. Андрей, не было ни грешно, ни стыдно, как четыре года тому назад ты венчал меня с лысым да старым Наумом, как благословлял да руки соединял, — мои девчонкины с его старыми корявыми граблями?
— Я венчал потому, — отец твой пришёл ко мне и оповестил, что ты просватана, и окличку я делал, и потом под венцом тебя спрашивал, и ты согласие своим голосом дала.
