— Как хорошо! Боже мой, как хорошо! — трепетала девочка.
— А вот Вега, наша северная красавица Вега, она дрожит синеватым огоньком. Вот целый рой мелких звёзд, а выше по зениту пурпуровый огонь, это глаз Золотого тельца Альдебаран.
— Вот тот, что трепещет, играет на фоне мелких, мелких звёзд, это глаз Золотого тельца? Ах, как хорошо.
— Вот звёзды Трёх Волхвов, они светятся в самом центре Орионова пояса. Глядите, вот Северная корона, а это Лира лежит среди целого золотого потока мелких созвездий. Вот Дева, а это мелкая серебристая паутина, это Волоса Вероники.
Маршев показывал не всё верно и, может быть, путал звёзды, но мистические имена, а, главное, его тихий взволнованный голос, наполняли энтузиазмом грудь больного ребёнка. Она вытягивалась на его руках, стремилась вся вверх, точно незримые силы влекли её туда, в загадочную высь. Она «видела» все эти звёзды, они казались ей живыми, близкими и трепетная грудка, сердечко, бившееся около молодого человека, сообщали ему неизъяснимое чувство соприкосновения с беспредельным.
— Нюша, Нюша… — Маршев указал рукой на юго-запад горизонта, там у самого края Млечного пути трепетал лучший бриллиант всего небосклона — Сириус. — Нюша, знаешь ли ты, дитя, что Сириус так далеко, что надо 14 лет, чтобы до нас дошёл только один его трепетный сапфировый луч.
Нюша вдруг закрыла глаза и прижалась личиком к щеке Маршева.
— Ты веришь, что я не умру, а только уйду туда… Засну здесь, у вас, а проснусь там? Веришь?
— Верю. Весь этот небосклон, усеянный звёздами, так страшно далёк от нас и в то же время так близок, что мы можем видеть его своими глазами, и я чувствую, что ничто не чуждо нам, что того света в страшном, окончательном смысле нет, всё соприкасается, всё сливается вместе. Смерть — это тяжёлая разлука, потому что она самая длинная и долгая; но я безусловно верю, что мы увидимся с тобою, если даже ты и уйдёшь теперь от нас.
Оба замолчали. В саду стояла мягкая теплота. Свет лежал на деревьях как зимний снег, звёзды плавали в бездонной синеве неба. Их окружала атмосфера сна и мечтаний.
Нюша и Маршев оба вздрогнули, но на дворе раздался лай разбуженных собак, заскрипели ворота, по деревянному настилу подворотни послышался топот лошадиных копыт и громкий голос Колчина.
— Брат! — радостно сказала Нюша.
— Николай Николаевич! — с ужасом прошептал Маршев, прижимая к себе Нюшу и унося её обратно в библиотеку.
Не успел Маршев раскутать девочку и положить её на кушетку, как Колчин уж стоял в библиотеке.
