Во имя чего сходъ пожертвовалъ ему безногаго солдата? Лапинъ не былъ въ тягость никому; у него была одна нога, къ другой приделана была деревяшка, но это ничего не значитъ. Кроме пуганія воробьевъ съ огородовъ и нянчанья грудныхъ ребятъ летомъ, онъ являлся для деревни человекомъ во многихъ отношеніяхъ полезнымъ. Онъ еще занимался наукой. Правда, его обученіе грамотности носило своеобразный характеръ; собравъ ребятъ, онъ выстругивалъ изъ лучины палочки, раздавалъ ихъ ученикамъ и, задавая урокъ, говорилъ грознымъ голосомъ: смирно! Остальная часть его методы состояла въ томъ, что онъ держалъ на показе ремень, постоянно жалея, что, по слабости, не можетъ употреблять его въ дело, отчего, по его мненію, и происходили худые успехи его обученія: ученики только успевали протыкать насквозь книжки деревянными указками… Все это правда, но все-таки Лапинъ старался горячо заработать пропитаніе и не даромъ получалъ горячія лепешки, кашу и другой хлебъ насущный.
Наконецъ, простое чувство справедливости должно бы было спасти его избу отъ перенесенія на другое место, еслибы продолжали существовать иныя времена. Но березовцы жили уже по другому складу.
После вторичнаго угощенія они пришли къ солдату и объявили ему решеніе. Лапинъ сперва разгневался до безумія. Простодушное лицо его побагровело. Онъ топалъ въ бешенстве одною ногой, ругался. Онъ пустилъ въ ходъ все средства устрашенія. Одно изъ нихъ было оригинально. Онъ прицепилъ на грудь свою старую медаль и обвелъ нахаловъ убійственнымъ, по его мненію, взглядомъ.
— Это что-жь такое?
— Кавалеръ, — пояснилъ Лапинъ.
Нахалы недоумевали.
— Я васъ, сиволапые! Налево кругомъ маршъ! — крикнулъ онъ.
Къ удивленію его, это не подействовало. Мужики захохотали. Одинъ шутникъ спросилъ даже: есть-ли у него крупа, чтобы стрелять?
Тогда Лапинъ вдругъ палъ духомъ. Онъ безпомощно приселъ на порогъ избы своей и просилъ не трогать его. Онъ человекъ бедный, всякій его можетъ обидеть; у него деревянная нога — куда ему таскаться съ места на место?… Лапинъ заплакалъ. Это подействовало. Явилась жалость. Мужики обласкали солдата, тутъ же постановивъ, что они будутъ кормить его вечно.
А все-таки избу его снесли, убеждая хозяина ея, что на новомъ месте ему будетъ лучше.
Ни одинъ изъ березовцевъ не подумалъ въ этотъ день, зачемъ у нихъ существовалъ міръ. Чтобы притеснять безпомощныхъ? Но въ то же время никто не сомневался въ его действительномъ существованіи. О немъ и его порядкахъ не думали, но чувствовали его. Не подвергая его критике въ него верили. Какимъ онъ былъ раньше, этотъ пресловутый міръ, такимъ и остался. Служили ему и жили въ немъ безъ разсужденія, только эта служба походила на ту, которую исполняютъ бонзы. Объ обновленіи и перестройке этого древняго храма никому и въ голову не приходило. Не придетъ-ли день, когда его снесутъ такъ же, какъ снесли избу солдата съ деревянною ногой, Лапина?
