Съ темъ же задумчивымъ видомъ Иванъ разсказывалъ о своей неудаче въ промышленности и после сидя на бревне съ пріятелями и соседями. Удивительную промышленность онъ бросилъ съ той поры совсемъ, но ни за что не могъ объяснить, почему бросилъ. «Не задача! — говорилъ онъ загадочно, кивая головой. — Верно говорю — тыщи! Только я сплоховалъ, бросилъ».
— Отчего бросилъ? — спрашивали у него пріятели. Иванъ качалъ головой, конфузился. Разговоръ ему былъ непріятенъ. Каждое слово надо было вытягивать изъ него силой. Онъ делался упрямъ.
— Неспособно, — возражалъ онъ.
— Эдакое-то дело! Какъ неспособно?
— Такъ. Неподходяще.
— Да отчего? Барыша нетъ?
— Какъ барыша нетъ! Барышъ прямо руками загребай. Верно.
— Такъ что же ты?
Иванъ задумался.
— Проторговался?
— Карахтеру нетъ, — проговорилъ онъ загадочно. Такъ ничего и не добились отъ него.
Петръ скоро увиделъ, что его брату наскучила выдуманная имъ промышленность; онъ еще больше сталъ злобиться на него, пересталъ его совсемъ слушаться и старался ускорить разделъ. «Пустая башка» — единственное названіе, которое съ той поры онъ сталъ давать Ивану, прямо въ глаза высказывая, что онъ не хочетъ больше работать на дураковъ, а этимъ именемъ Петръ называлъ всехъ своихъ односельцевъ, исключая людей, за которыми онъ признавалъ умъ, потому что они, подобно ему, обладали шишкой пріобретательности. Ни малейшей привязанности къ своей деревне изъ которой онъ готовъ былъ въ каждую данную минуту выйти, у него не существовало; мірскому одобренію онъ не придавалъ никакой цены; день, когда онъ пустилъ срамъ на свой прародительскій умъ, насталъ очень скоро, и разделъ произошелъ быстрее, чемъ даже онъ ожидалъ.
Въ этотъ день дворъ братьевъ Сизовыхъ представлялъ зрелище разрушенія и вражды; валялись неприбранными телеги, сани, кадушки, корыта, но все эти предметы делились на две кучи, изъ которымъ одна оставалась за братомъ Иваномъ, другая отходила къ брату Петру. Надъ дворомъ то и дело поднималась пыль, слышался трескъ. Самый разделъ происходилъ молча. Петръ ходилъ по всемъ закоулкамъ и каждую вещь осматривалъ подозрительно. Иванъ ходилъ за нимъ, какъ потерянный, ходилъ и соглашался на все, что предлагалъ братъ. Онъ, видимо, съ трудомъ переносилъ зрелище разоренія и торопился покончить дело. Все хозяйство, нажитое съ такимъ трудомъ, сразу ему опостылело. Ему уже ясно представлялась картина, какъ приходятъ къ воротамъ соседи и безчисленное число разъ разспрашиваютъ его о дележке. Поэтому, въ это утро онъ не казалъ глазъ никому, чувствуя весь срамъ отвечать на соболезнующіе или насмешливые вопросы, Действительно, срамъ ему испытать пришлось. Сначала прошелъ мимо и заглянулъ во дворъ безногій солдатъ Лапинъ. Осведомился:
