Но Иванъ Сизовъ не могъ долго выдержать. Несогласіе съ братомъ сразу усилилось по одному пустому поводу. Разъ онъ поехалъ по окрестнымъ деревнямъ, по свежимъ следамъ брата, чтобы собрать всю его недавнюю кулацкую добычу. Между прочимъ, онъ долженъ былъ взять несколько фунтовъ льняного семени отъ одной старухи въ соседней деревне. Пріехалъ, остановился возле ея избы и сталъ привязывать лошадь къ воротному столбу. Но въ это время въ избе шелъ разговоръ, часть котораго Ивану невольно пришлось, къ его изумленію, выслушать, потому что окошко было открыто.
— Кто это тамъ приперся къ намъ? — спрашивалъ мужичій голосъ.
— Кажись, Иванъ Сизовъ; должно, онъ, — отвечалъ старушечій, дребезжащій и шепелявый голосъ, не регулируемый зубами, которыхъ старуха не досчитывалась.
— Это который маклачитъ?
— Маклачитъ. Двое братьевъ изъ Березовки.
— За какимъ же деломъ?
— Да я променяла семячка на три пояска, да на хрестъ. Только, каторжные, они, должно думать, облапошили старую дуру — семячка-то ровнехонько девять фунтиковъ, а пояска-то только три, да хрестикъ… Мошенники, должно думать!
Иванъ дрогнулъ. Никогда онъ не думалъ, что удивительное предпріятіе, выдуманное братомъ, есть мошенничество; онъ, напротивъ, восхищался имъ.
Неровными и несмелыми шагами отправился онъ въ ворота, заделъ плечомъ за калитку, нерешительно остановился передъ сенною дверью, но все-таки согнулся въ три погибели, чтобы пролезть въ косую дыру, называвшуюся дверью, и съ смущеніемъ остановился у порога. Ему стыдно было даже вспомнить о семячке и онъ долго стоялъ растерянно молчаливымъ, усиленно приглаживая волосы… А раньше онъ всегда начиналъ длинное балагурное каляканіе. «Маклакъ… мошенникъ, должно думать» — это поразило его. Вместо того, чтобы спросить долгъ, онъ попросилъ огоньку. Старуха подала ему горячій уголь, и онъ заткнулъ его въ трубку, долго не попадая въ отверстіе; руки его дрожали. Еслибы сама старуха не вынесла ему мешка съ семячками, онъ долго бы еще простоялъ у порога и все шлепалъ бы губами о чубукъ, показывая видъ, что онъ никакъ не можетъ раскурить. Взявъ мешокъ подъ мышку, онъ черезъ мгновеніе сиделъ уже въ телеге направляясь домой. Больше ему никуда не хотелось заглянуть. Онъ пустилъ лошадь на произволъ; та и шла всю дорогу лениво, то задевая телегой за кусты, то совсемъ сворачивая въ сторону отъ дороги, чтобы сорвать и съесть верхушку травы. Иванъ не трогалъ ея. Онъ задумался. Шапка его сдвинулась на затылокъ. Въ голове переваривались слова: «должно думать, мошенникъ»,
