Лишь только лодка наша поплыла, какъ всѣхъ насъ охватило чувство нѣги и счастія. На этотъ разъ, при блескѣ солнца, впечатлѣніе было совсѣмъ не то, какъ вчера, во время сумерокъ, когда отъ всего этого чуднаго мѣста вѣяло тихою грустью. Напротивъ, теперь все блестѣло и смѣялось. Смѣялись лѣса лѣваго берега, играя листвой на своихъ старыхъ, но еще бодрыхъ дубахъ, мягко улыбались горы праваго берега, очертанія котораго теперь не выглядѣли такими суровыми, какъ вчера, самыя сосны на нихъ уже не были суровыми великанами, неподвижно висящими въ воздухѣ по крутымъ берегамъ; напротивъ, веселою и живою толпой окружили онѣ берегъ рѣки и, цѣпляясь за уступы, бѣжали вверхъ до самаго гребня горъ, гдѣ сплошною массой закрыли собою горизонтъ. Кое-гдѣ гора обнажалась, и тогда на солнцѣ блестѣлъ мѣловой обвалъ. Самъ Донецъ, вчера такой лѣниво-грустный, сегодня смѣялся, благодаря мелкой ряби, поднятой вѣтромъ. И звуки, идущіе со всѣхъ сторонъ на насъ, тоже были веселѣе, бодрѣе…
Но зато въ лодкѣ нашей всю дорогу неблагополучно. Всему виной былъ Николай, докторскій кучеръ. Онъ съ самаго начала былъ мало куда пригоденъ, въ особенности для роли гребца ко „святымъ мѣстамъ“. Отъ работы весломъ его еще больше разобрало; онъ безъ толку, не въ тактъ бурлилъ имъ воду, качалъ лодку, обдавалъ брызгами близко сидящихъ. Кругомъ противъ него раздавался ропотъ, хотя большинство смѣялось надъ его неуклюжестью. Въ особенности возсталъ на него самъ хозяинъ, — всю дорогу онъ ругалъ его.
— Ты опять, болванъ, напился?
— Ничего не напился… поднесли трошки — и напился.
— Ну, вотъ, посмотрите на этого болвана!… У него большая семья, жена, дѣти и онъ близокъ къ чахоткѣ. И все-таки, скотина, возьметъ, да нажрется, а потомъ нѣсколько дней стонетъ… Греби хорошенько, а не то пошелъ вонъ съ лодки! — кричалъ, внѣ себя отъ гнѣва, докторъ, обращаясь поперемѣнно то къ намъ, то къ своему возницѣ.
Это продолжалось до самыхъ святыхъ мѣстъ. Никодай бухалъ въ Донецъ весломъ, бурлилъ воду, брызгалъ, раскачивалъ лодку, а докторъ бѣсился, страдалъ, ругался. Пришлось ихъ обоихъ успокоивать.
— Ахъ, не могу я выносить пьяныхъ! Эта скотина все намъ отравитъ, всѣ эти чудныя мѣста! — съ огорченіемъ кричалъ докторъ. Одинъ разъ онъ окончательно потерялъ хладнокровіе и умолялъ насъ подъѣхать къ берегу.
— Зачѣмъ?
— Высадить этого чорта на берегъ. Пошелъ вонъ!
Но Николай еще больше отъ этихъ упрековъ опьянѣлъ и поглупѣлъ. Съ выпученными глазами, съ краснымъ лицомъ, по которому потъ крупными каплями катился внизъ, онъ судорожно билъ воду весломъ и раскачивалъ лодку. нѣсколько разъ ему предлагали сѣсть на одно изъ свободныхъ мѣстъ, причемъ на его весло находилось нѣсколько охотниковъ, но онъ съ пьянымъ упорствомъ отказывался уступить свое мѣсто и продолжалъ немилосердно бороться съ лодкой. Надо сказать, что онъ никогда не былъ въ Святыхъ горахъ, и когда выѣзжалъ изъ дома, то имѣлъ въ высшей степени довольный видъ, что, наконецъ, и онъ поклонится святымъ мѣстамъ. И нужно же было случиться такому грѣху, что онъ за четыре версты отъ этихъ мѣстъ въ лоскъ напился! Поэтому-то онъ и гребъ такъ немилосердно, отказываясь уступить свое мѣсто.
