Царица. Великое несчастье постигло тебя, ты теперь плѣнникъ въ моемъ замкѣ.
Ханъ. Великое несчастье, но въ немъ есть и великое счастье. Я увидалъ твою красоту и услыхалъ твой голосъ.
Князь Георгій. Вотъ ты услышишь, какія онъ говоритъ сладкія рѣчи.
Царица. Ты меня не видалъ, ханъ; ты все время глядишь на полъ у моихъ ногъ.
Ханъ. Мой законъ — не твой законъ, царица.
Царица. Если я наброшу покрывало, ты тогда подымешь глаза?
Ханъ. Да, тогда я подыму глаза. Но я видѣлъ твои руки, а онѣ прекрасны.
Князь Георгій. Ты краснѣешь, царица. Неужели и тутъ въ залѣ жарко грѣетъ солнце?
Царица. Нѣтъ… Да, тутъ въ залѣ жарко… Накинь мнѣ покрывало, Фатима, чтобы хану не приходилось глядѣть на землю. Фатима уходитъ.
Князь Георгій ей вслѣдъ. Красное покрывало; чтобы не было замѣтно, какъ краснѣетъ царица.
Царица. Князь Георгій, мнѣ кажется, что Тарасъ тебя ожидаетъ въ лагерѣ.
Князь Георгій. Я ѣду.
Князь Георгій и священникъ уходятъ. Адьютантъ передаетъ игумну ключъ и идетъ за нимъ.
Царица. Твой народъ требуетъ тебя, ханъ. Двое изъ твоихъ офицеровъ были здѣсь, чтобы тебя выкупить.
Ханъ. свободно глядитъ на нее… Они плохо исполнили свою задачу, ибо я еще здѣсь.
Царица. Это было до моего прибытія.
Ханъ. А, тогда счастье не могло пойти имъ навстрѣчу.
Царица. Значитъ, ты разсчитываешь, что твое дѣло со мной окончится счастливо для тебя?
Ханъ. Великая владычица, имя твое извѣстно у насъ въ Товинѣ; мы много слышали о твоей мудрости и милосердіи.
Царица. Я попрошу тебя исполнить только одну мою просьбу — и ты свободенъ.
Ханъ. Все, чего тебѣ будетъ угодно отъ меня потребовать — я исполню.
Царица. Посмотримъ. Отдалъ ли бы ты что-нибудь изъ твоихъ земель за свою свободу?
Ханъ. Да, много.
Царица. Но у меня достаточно земли. Согласны ли ты и твой народъ отдать свою вѣру?
Царица. Согласенъ ли ты креститься во имя Христово?
Ханъ закрываетъ лицо рукой.
Царица. Знай, это и есть моя просьба.
Ханъ. Великая владычица, не могущественны мы тамъ въ странѣ нашей, но и не кичливы — и не шутимъ мы священными вещами.
Царица. Ты думаешь, что я кичлива и шучу? Во-истину, я желаю тебѣ блага.
Ханъ. Если бы я и мой народъ хотѣли креститься, мы бы не противились тебѣ всѣми силами. Ты напала на нашу страну и хочешь насъ окрестить; мы не хотимъ креститься, мы будемъ драться до послѣдняго человѣка.
Ханъ. Твой пророкъ былъ еврей, нашъ былъ арабъ, ты вѣруешь въ своего, а мы въ нашего. Захотѣла ли бы ты обмѣняться?
