"Это ты можешь предоставить Олэ Генрихсенъ; не правда ли Олэ, ты вѣдь заплатишь и за насъ?"
"Съ удовольствіемъ", возразилъ Олэ.
Когда онъ дошелъ до двери, Ларсъ Паульсбергъ подошелъ къ нему и сказалъ:
"Не уходи, прежде, чѣмъ я не пожму тебѣ руку. Я только-что узналъ, что ты одолжилъ мнѣ пару кронъ".
Олэ и Агата ушли.
Сейчасъ же послѣ этого поднялся Гольдевинъ, поклонился каждому отдѣльно и оставилъ кафэ. Онъ слышалъ за собой смѣхъ и нѣсколько разъ слово "феноменъ". Онъ вошелъ въ первую попавшуюся дверь, вынулъ изъ бокового кармана кусочекъ ленточки въ норвежскихъ цвѣтахъ, которая бережно была завернута въ бумагу. Онъ поцѣловалъ ленту, посмотрѣлъ на нее нѣкоторое время, потомъ снова поцѣловалъ, дрожа отъ тихаго, глубокаго волненія.
Каждое утро Олэ Генрихсенъ, напившись кофе, обходилъ свои склады. Онъ рано вставалъ и до завтрака успѣвалъ сдѣлать многое: осмотрѣть товары и погребъ, прочесть письма и отвѣтить на нихъ, телеграфировать и раздать служащимъ приказанія. Все это не легко было сдѣлать. Теперь пришла Агата и составила ему компанію, она хотѣла, чтобы всегда ее будили въ то время, когда и онъ вставалъ, и она тоже дѣлала не одну работу своими маленькими ручками. Олэ Генрихсенъ работалъ съ большей охотой, чѣмъ когда-либо. Теперь отецъ ничего другого не дѣлалъ, какъ только выписывалъ счета и считалъ кассу, а то онъ больше оставался все у себя въ домѣ, въ жилыхъ комнатахъ, въ компаніи съ какимъ-нибудь старымъ коллегой или старымъ морякомъ. Но какъ только наступалъ вечеръ, старый Генрихсенъ зажигалъ лампу, спускался внизъ, въ контору и дѣлалъ послѣдній осмотръ книгъ. Онъ проводилъ много времени за этимъ занятіемъ и, когда къ полночи возвращался наверхъ, ложился спать.
Олэ работалъ за двоихъ и для него было дѣтской игрой распутывать всѣ эти дѣла, знакомыя ему съ самаго дѣтства. Агата не мѣшала ему; только внизу въ складѣ ей удавалось поболтать съ нимъ. Ея смѣхъ, ея молодость наполняли маленькую контору — всюду проникали и освѣщали все помѣщеніе.
Она была полна радости, и все, что она говорила, приводило Олэ въ восторгъ; онъ шутилъ и проникался нѣжностью къ этой веселой дѣвушкѣ, которая еще до сихъ поръ была ребенкомъ. При другихъ онъ казался разсудительнѣе, чѣмъ былъ на самомъ дѣлѣ: ну, да вѣдь это была его маленькая невѣста, она была такъ молода, онъ былъ старше ея и долженъ быть благоразумнымъ. Но съ глазу на глазъ, лицомъ къ лицу, онъ терялъ свою серьезность и становился ребенкомъ, какъ и она. Онъ отрывался отъ своихъ бумагъ и книгъ, украдкой взглядывалъ на нее, разсматривалъ ее тайкомъ, влекомый ея свѣтлымъ образомъ. и до безумія влюбленный въ ея улыбку, когда она обращалась къ нему. Она бросала его въ жаръ, когда сидѣла тутъ вблизи, смотрѣла на него нѣкоторое время, потомъ вдругъ вставала, подходила къ нему и шептала: "итакъ, ты мой милый, вѣдь да?" У нея были такія причуды. Въ промежутки она иногда подолгу смотрѣла въ землю, пристально смотрѣла, и ея глаза дѣлались влажными, — старыя воспоминанія, можетъ быть, какое-нибудь одно воспоминаніе изъ прошлаго…
