"Ты уже уходишь?"
"Да, я долженъ зайти домой, чтобы переодѣться, я собираюсь въ Тиволи. До свиданья".
Иргенсъ ушелъ.
"Вотъ вамъ извѣстный Иргенсъ", сказалъ адвокатъ, обращаясь къ Гольдевину.
"Ахъ, да", сказалъ онъ, улыбаясь: "я вижу здѣсь столько знаменитостей, что совершенно теряюсь. Сегодня я былъ на выставкѣ картинъ… Мнѣ кажется, въ общемъ, что наши поэты становятся очень утонченными; я видѣлъ нѣсколькихъ, они такіе кроткіе и прилизанные, они уже больше не мечутся, закусивъ удила".
"Нѣтъ, къ чему, вѣдь это теперь не въ модѣ".
"Ахъ да, очень можетъ быть".
И Гольдевинъ снова замолчалъ.
"Мы теперь не живемъ въ періодъ огня и меча, мой милый", сказалъ журналистъ черезъ столъ и равнодушно зѣвнулъ… Да гдѣ же Паульсбергъ, чортъ возьми!"
Когда, наконецъ, пришелъ Паульсбергъ, ему поспѣшно дали мѣсто, журналистъ подсѣлъ къ нему какъ можно ближе, чтобы слышать его мнѣніе о положеніи страны. — Что думать и что дѣлать?
Паульсбергъ, скрытный и скупой на слова, какъ всегда, далъ полуотвѣтъ, отрывокъ мнѣнія. Что дѣлать? Гмъ, да нужно стараться жить, даже если нѣсколько геніевъ изъ Стортинга отступятъ. Впрочемъ, онъ скоро напечатаетъ статью; тогда видно будетъ, поможетъ ли она хоть сколько-нибудь? Онъ нанесетъ Стортингу маленькій ударъ.
"Чортъ возьми, онъ скоро напечатаетъ статью! Да, это будетъ восхитительно, только не мягкую, Пожалуйста Паульсбергъ, только не мягкую".
"Я думаю, Паульсбергъ самъ лучше всѣхъ знаетъ, насколько онъ можетъ быть снисходительнымъ", замѣтилъ Мильде навязчивому журналисту. "Предоставьте это ему".
"Конечно", возразилъ журналистъ. "Это само собою разумѣется, и я вовсе не пытаюсь въ это вмѣшиваться".
Журналистъ былъ нѣсколько обиженъ, но Паульсбергъ успокоилъ его, еказавъ:
"Тысячу разъ спасибо за замѣтки, Грегерсенъ. Да, слава Богу, ты о насъ постоянно напоминаешь, а то люди даже и не знали бы, что мы, писаки, еще существуемъ".
Адвокатъ чокнулся пивомъ.
"Я жду здѣсь свою жену", сказалъ Паульсбергъ. "Она пошла къ Олэ Генрихсенъ, чтобъ занять у него 100 кронъ. Говорятъ о голодѣ въ Россіи, а между тѣмъ… нѣтъ, впрочемъ по настоящему я никогда еще ни голодалъ, не могу этого сказать".
Мильде обратился къ Гольдевину, сидѣвшему около него, и сказалъ:
"Нужно, чтобы вы тамъ, въ деревнѣ, знали, какъ Норвегія относится къ своимъ великимъ людямъ".
Гольдевинъ опять обвелъ взглядомъ своихъ собесѣдниковъ.
"Да", сказалъ онъ, "это грустно". И сейчасъ же прибавилъ: "но вѣдь и въ деревнѣ, къ сожалѣнію — дѣла обстоятъ очень плохо. Нужно трудиться, чтобы жить!"
