"Хе, хе. Нѣтъ, ужъ въ чемъ другомъ можно упрекнуть Ойэна, но дамъ онъ оставляетъ въ покоѣ", сказалъ добродушно пьяный актеръ Норемъ.
"Поздравляю, господинъ академикъ!" снова закричалъ журналистъ.
Олэ Генрихсенъ посмотрѣлъ на него.
"Ты подразумѣваешь меня?"
"Ну, конечно, тебя, само собою разумѣется. Хе-хе! Развѣ ты не былъ въ академіи? Ну значитъ ты академикъ?"
У журналиста также была разгоряченная голова.
"Я былъ только въ академіи торговли", сказалъ Олэ.
"Да, да, ты лавочникъ, во всякомъ случаѣ. Но этого же не нужно стыдиться. Не правда ли, Тидеманъ? Развѣ нужно стыдиться того, что ты лавочникъ? Я говорю, что этого не нужно стыдиться, — не правда ли?"
Тидеманъ ничего не отвѣчалъ.
Журналистъ самымъ глупѣйшимъ образомъ привязался къ своему вопросу; онъ хмурилъ лобъ и думалъ лишь объ одномъ, какъ бы не забытъ то, что онъ спросилъ. Онъ начиналъ сердиться и требовалъ отвѣта.
Фру Ханка сказала вдругъ спокойнымъ голосомъ:
"Тише, теперь Ойэнъ хочетъ прочесть намъ свое второе стихотвореніе!"
Паульсбергъ и Иргенсъ сдѣлали гримасы, но никто ничего не сказалъ. Паульсбергъ даже ободряюще кивнулъ.
Когда водворилась тишина, Ойэнъ всталъ, отступилъ немного и сказалъ:
"Я знаю это стихотвореніе наизусть. Оно называется "Сила любви".
"Мы ѣхали по желѣзной дорогѣ, по незнакомой намъ мѣстности, незнакомой для меня, незнакомой и для нея. Мы были чужіе другъ другу: мы никогда раньше не встрѣчались. "Отчего она такъ молчаливо сидитъ", подумалъ я. И я наклонился къ ней и сказалъ, а сердце мое стучало:
"Что-нибудь васъ огорчаетъ, фрекэнъ? Покинули вы друга тамъ, откуда вы ѣдете, очень хорошаго друга?"
"Да", — возразила она, "очень хорошаго друга".
"И теперь вы не можете забыть этого друга?" спросилъ я.
И она отвѣтила, покачавъ головой:
"Нѣтъ, нѣтъ, я не могу его забытъ".
Она замолчала. Говоря со мной, она не смотрѣла на меня.
"Могу я прикоснуться къ вашей косѣ?" спросилъ я ее. "Какая чудная коса, какъ она хороша!"
"Мой другъ цѣловалъ ее", возразила она и оттолкнула мою руку.
"Простите меня", сказалъ я, наконецъ, и сердце мое стучало все громче. "Смѣю я взглянутъ на ваше золотое кольцо, оно изъ блестящаго золота и тоже удивительно красиво. Я бы хотѣлъ посмотрѣть его поближе, чтобы порадоваться за васъ".
Но и на это она сказала — нѣтъ — и сказала:
"Его далъ мнѣ мой другъ"
И она еще дальше отодвинулась отъ меня.
"Простите меня…"
Проходитъ нѣкоторое время, поѣздъ мчится, дорога длинная, длинная и скучная. Намъ ничего не остается дѣлать, какъ прислушиваться къ шуму колесъ. Мимо проносится локомотивъ, желѣзо стучитъ объ желѣзо, я пугаюсь, она же нѣтъ, она думаетъ только о своемъ другѣ. А поѣздъ мчится дальше.
