В Америке | страница 27
— Зачем же вы…
— Хорошо быть счастливой, но п́ошло хотеть быть счастливой. И если ты счастлива, п́ошло знать об этом. Становишься самодовольной. Главное — уважение к себе, которое возможно лишь, пока остаешься верна своим идеалам. Так легко пойти на компромисс, когда вкусишь хоть толику успеха.
— Разумеется, я не фанатичка, — говорила она, — но, наверное, слишком привередлива. Например, не могу отделаться от мысли, что человеку, который смешно чихает, не хватает уважения к себе. А иначе как он мирится со столь непривлекательной чертой? Необходимы сосредоточенность и решимость, чтобы чихать элегантно, искренне. Словно пожимать руку. Помню разговор с одним тонким человеком, которого знаю уже много лет, доктором — его дружбой я дорожу. Когда мы говорили о Фурье и его теории двенадцати основных эмоций, он остановился на полуфразе, словно его внезапно охватило волнение. С пронзительным звуком он сказал: «Пчх!», затем еще раз и закрыл глаза. «Что вы сказали?» — переспросила я, вглядываясь в его веснушчатое лицо. И все поняла, когда увидела, как он полез в карман за носовым платком. Но после этого трудно было продолжать беседу об Идеальной Гармонии и Вычислении Привлекательности!
— Мне кажется… — начала она торжественно и вдруг замолчала.
Как все нелепо!
— Продолжай, — сказал Богдан.
Да, нелепо — то, что она чувствовала. Или нет. Как ужасно навязывать свое несчастье, если его можно так назвать, Богдану, который понимал все, что она говорила, буквально! Почему ее постоянно подмывало сказать что-нибудь такое, отчего он хмурил брови и сжимал челюсти?
— Я думаю о том, как ты добр ко мне, — сказала она и прижалась лицом к его шее. Только его тело могло даровать ей утешение и прощение.
Она помрачнела:
— Да, я терпеть не могу жаловаться, но…
— Но? — подхватил Рышард.
— Я люблю рисоваться. — Она шлепнула ладонью по лбу, простонала: «Ох-ох-ох!» — и лукаво усмехнулась.
Казалось, молодой человек был потрясен. (Да, она больна. Об этом говорят все ее друзья.)
— Я рисуюсь? — спросила она, сверкнув глазами. — Скажите мне, мой верный кавалер.
Рышард не отвечал.
— И если да, — безжалостно продолжала она, — то почему?
Он покачал головой.
— Не волнуйся. Ты же хотел сказать: «Потому что вы — актриса».
— О да, великая актриса, — ответил он.
— Спасибо.
— Я сказал глупость. Простите меня.
— Нет, — сказала она. — Возможно, я и не рисуюсь. Даже если это происходит само по себе.
— Поверьте мне, я пытаюсь совладать со своими чувствами!