— Назовите мне место и время бракосочетания, и я приду.
Мои слова испугали его, я видела это по выражению его лица. Мужчины не любят, когда их треп воспринимают всерьез. Любое проявление искренности или правдивости вызывает у них панику. Мой собеседник стал растерянно озираться, как будто взывал о помощи. Заметив знакомого режиссера, он бросился к нему с такой радостью, словно давно уже искал встречи с ним. Стараясь подавить в себе закипавшую ярость, я двинулась дальше, приветливо улыбаясь гостям, ведь я была хозяйкой праздника. Меня возмущало, что Геральд и Мона не спускаются вниз. Неужели они после полового акта разговорились и не спешат к гостям? Это уже слишком.
Музыкант, друг Моны, сидел на ступеньках лестницы и явно скучал. Его можно было бы назвать привлекательным, если бы не недовольное выражение лица. Жизнь вызывала у него отвращение, общество тоже казалось ему омерзительным. Он пришел сюда только потому, что надеялся найти две вещи, которые еще интересовали его в этой жизни, — женщин и кокаин.
— Какая ужасная музыка, — промолвил он, когда я присела рядом с ним.
— Но она считается популярной. А под твою музыку невозможно танцевать. Кстати, Мона и Геральд трахаются сейчас наверху, в гардеробной.
Я хотела посмотреть, как музыкант отреагирует на эти слова. Но он и бровью не повел. Должно быть, от недостатка кокаина он страдал больше, чем от недостатка верности. Впрочем, само слово «верность» звучало довольно странно в нашей среде, где главной целью считалось удовольствие. Серьезные отношения здесь не приветствовались.
— Ты их видела? У Моны замечательное тело, но у нее не хватает мозгов. Мона знает это и страдает от комплекса неполноценности. И чтобы компенсировать свой недостаток, она постоянно увеличивает число партнеров по сексу, считая это своим завоеванием. Не надо относиться к подобным вещам слишком серьезно и драматизировать ситуацию. Кстати, у тебя в доме есть кокаин?
Я тряхнула головой и предложила ему выпить мое виски. Музыкант с видимым отвращением осушил мой стакан.
— Какая дрянная вечеринка, — промолвил он, и на этот раз я была с ним полностью согласна.
Мне исполнился двадцать один год, но всем — даже Геральду — глубоко безразлично, что это мой праздник, мой день рождения. Никому нет никакого дела до причудливых мертвых омаров, до двухсот перепелов, которых, чертыхаясь, целый день фаршировали повара, до взмокших от усталости официантов и, наконец, до того, что на вечеринке отсутствует хозяин дома. Жизнь представлялась моим гостям бесконечным праздником. Мне стало зябко, и я поняла, что чувство холода будет еще долго преследовать меня.
