«Любовь влюбленным кажется опорой», — писал Бертольд Брехт в одном из своих лучших стихотворений. Во всем, что касается любви, он реалистический поэт.
В мюнхенских кругах, в которых вращался Геральд, Брехт не был популярной фигурой. В этом городе жили деловые люди, не любившие делить шкуру неубитого медведя. Они делали деньги, заводили полезные связи и знакомства, заключали сделки. Кулинарные и культурные мероприятия служили святой цели — приумножению капитала. Вокруг королей с туго набитым кошельком толпились придворные, клоуны и шуты, а также фаворитки и сплетники, распространявшие новости.
Геральд Фрайзер, строительный подрядчик, был крупным специалистом в своей отрасли, он владел несколькими обществами с ограниченной ответственностью, а также земельным участком в Богенхаузене. Я любила этого человека. Он был добр ко мне. Он разрешал мне ходить с ним на деловые встречи и культурные мероприятия, тратить его деньги, массировать ему спину, спать с ним в одной постели, устраивать вечеринки, заказывать столики в «Жуке». Его друзья — а их у Геральда оказалось много — называли меня «прекрасной Феей». Моя жизнь была легка и приятна. Я жила для него, а он для меня. Сидя между ногами Геральда, я натирала его спину ароматическими маслами. Я улыбалась ему, когда его партийный босс жадно заглядывал в глубокий вырез моего платья. Я носила шубу, драгоценности и кружевное нижнее белье, купленные Геральдом. Когда я хотела есть, он вел меня в ресторан. Он любил меня даже тогда, когда напивался или проигрывал крупную сумму в казино.
Жизнь была для нас сплошным удовольствием, пока банки давали кредиты и строительство домов приносило прибыль. Один строительный объект финансировал следующий, таковы были правила игры. Главным в жизни считались деньги и секс. Мир представлялся магазином самообслуживания, и кто не получал в него доступ, сам был виноват. Журналисты многое знали, но не обо всем писали. Нужно еще доказать, что так, как поступает большинство, делать нельзя. Я забыла Брехта. Тогда мне было легче что-то забыть, чем помнить. Легче плыть по течению, чем сопротивляться ему. Легче ничего не делать — ни дурного, ни хорошего.
— Продажное болото, — говорил Геральд о своем любимом Мюнхене.
То, что он — часть этого мира, ничуть не облегчало моего положения, я не могла не чувствовать себя дочерью сидящего в тюрьме мошенника. Геральд никогда не упрекал меня, однако между нами существовала какая-то недосказанность. Если кто-нибудь спрашивал о моих родителях — что, впрочем, случалось нечасто, — Геральд сначала бросал на меня многозначительный взгляд, а затем отвечал, что я дочь крупного кенийского землевладельца. Я чувствовала в его словах не только иронию, но и жестокость. Он любил смеяться над другими людьми. Я знала за ним такую слабость. Его придворные шуты — артисты, повара, помощники, сплетники — должны были излучать веселье и поддерживать хорошее настроение. Быть сдержанным и не смеяться приравнивалось к смертному греху.
