Я сполз еще ниже. Перебросил обе ноги через весло и уперся ими в планширь. Планширь – это верхний край борта, кромка, если угодно. Сполз еще чуть-чуть, чтобы ноги оказались в шлюпке. Все это время я не сводил глаз с брезента. Ричард Паркер мог в любой миг вырваться наружу и наброситься на меня. Несколько раз меня пронзала жуткая дрожь. Сильнее всего дрожали ноги – в них-то мне и не хватало твердости. Вот уже они уперлись в брезент – тугой, как барабан. Лучшего сигнала для Ричарда Паркера и не придумаешь. Дрожь пробежала и по рукам, но мне ничего не оставалось, как только держаться. Потом дрожь прошла.
Перевалившись почти всем телом в шлюпку, я вскочил. И заглянул за дальний край брезента. И, к своему удивлению, увидел, что зебра все еще жива. Она так и осталась у кормы – там, куда упала, и ни на что не реагировала, только бешено вращала глазами. Голова вместе с шеей неловко лежала на проломленной боковой банке и была повернута в мою сторону. Одна задняя нога сломана. И как-то неестественно выгнута. Осколок кости торчал наружу – из раны сочилась кровь. Лишь тонкие передние ноги зебры, кажется, были в обычном положении. Она их согнула и крепко прижала к скрюченному туловищу. Время от времени зебра дергала головой, подвывала и всхрапывала. А так – лежала неподвижно.
Красивое животное. Окрас яркий – местами белоснежный, местами иссиня-черный. Но страх мой был столь велик, что долго любоваться им я не мог; правда, мне было достаточно и мимолетного взгляда, чтобы восхититься ее безупречно четким, красочным полосатым узором и изящными обводами головы. Впрочем, куда более удивительным, и даже странным, было другое – почему Ричард Паркер до сих пор ее не убил. В обычных условиях он задрал бы зебру непременно. Так поступают все хищники: добычу они убивают. Хотя в теперешних обстоятельствах Ричард Паркер, похоже, был ошеломлен, и страх его, должно быть, оказался сильнее кровожадности. Иначе он уже давно разорвал бы зебру на куски.
Тут я догадался, почему он ее не тронул. И от этой догадки у меня сперва даже кровь застыла в жилах – правда, чуть погодя все же полегчало. Из-за края брезента показалась голова. Глаза испуганно глядели прямо на меня, потом голова скрылась, опять поднялась и опять же скрылась, поднялась еще раз и снова исчезла. То была лысая голова пятнистой гиены, похожая на медвежью. У нас в зоопарке их было шестеро: две главные самки и у них в подчинении четыре самца. Их должны были переправить в Миннесоту. Этот же был самец. Я узнал его правому уху: оно было порвано, хотя потом заросло, но отметина, след былой кровожадности, так и осталась. Только теперь понял я, почему Ричард Паркер не убил зебру: его уже не было в шлюпке. На таком крохотном пятачке им вряд ли удалось бы ужиться вместе – гиене и тигру. Наверное, он свалился с брезента за борт и утонул.
