— Мне кажется, вы не совсем понимаете, о чем говорите, Клементина, — строго заявил он.
Действительно, как может это знать Клементина?
— По всей вероятности, это так, Томми, — с иронией смирилась она, вспомнив латинскую грамматику, которая учит об уважении к нежной юности. Она смотрела на огонь с блуждающей улыбкой на суровых губах и несколько мгновений оба молчали. Она первая нарушила тишину.
— Как поживает ваш дядя?
— Хорошо, — сказал Томми, — я сегодня вечером с ним обедаю.
— Я слыхала, что он именуется «доктором» Квистусом?
— Он имеет на это право. Он же доктор философии Гейдельбергского университета. Мне бы очень хотелось, чтобы вы не имели на него зуба, Клементина. Он самое милое и симпатичное существо. Конечно, он стареет и делается мелочным. Ему исполняется сорок.
— Господи, помилуй, — вставила Клементина.
— Но для него, конечно, это не имеет значения. Во всяком случае, — с задором закончил он, — я не встречал более привлекательного джентльмена.
— Он довольно вежлив, — заметила Клементина, — но будь я его женой, я бы выбросила его за окно.
Томми на минуту смутился, а затем принялся хохотать, скорее над тем, что старая Клементина могла быть замужем, чем над предполагаемым полетом своего дяди.
— Я не думаю, чтобы это могло когда-нибудь случиться, — заметил он.
— Я того же мнения, — согласилась Клементина.
Вскоре Томми удалился с той же бесцеремонностью, с какой и пришел; не потому, что это было в его характере, а потому, что с Клементиной никто не церемонился. Французская вежливость была не у места в студии дамы, которая не задумается послать вас к черту, как только ей так захочется.
Услыхав стук закрывшейся за ним двери, она с облегчением вздохнула и свернула другую папиросу. Бывают минуты, когда нервы самой выносливой женщины натягиваются до последнего предела, и она нуждается в одиночестве или в близком человеке. Она очень любила Томми, но что кроме живописи и крикета понимало это полное жизни молодое животное? Она жалела, что заговорила с ним о воле и разуме. Обычно она сдерживалась и не давала воли своему необузданному языку. Но сегодня она потеряла самообладание, — на нее подействовал сеанс; она угадала трагедию молодой девушки по тому полному страху взгляду, который та бросила на приехавшего за ней капитана. Даже Томми заметил это.
Она подвинула мольберт с портретом девушки к большой лампе, горевшей посредине студии. Несколько минут смотрела на него, затем села в кресло около огня и неподвижно застыла в позе удрученной воспоминаниями женщины.
