— Вставай, Ридал. — Прошептала она мне на ушко утром. Открывать глаза было откровенно лень, вылезать из-под одеяла — тем более. Вместо этого я прижался к её горячему телу, сжимая в руке крепкие ягодицы.
— Частично я уже встал. — Прошептал я в ответ, в подтверждение прижимаясь восставшим органом к низу её живота.
— Ты сумасшедший! Тебе мало того, что было ночью?!! — Она мотала головой, уворачиваясь от моих поцелуев. — Нас услышат!
— Вчера нас тоже слышали. — Возразил я, закрывая, наконец, её рот своими губами.
— Как я теперь буду смотреть в глаза знакомым? — Укоризненно сказала она мне, когда мы лежали потом, сжимая друг друга в объятьях. — Ты уйдёшь в Альд'Рун, а мне здесь ещё жить и жить. Отвернись.
Она выбралась из кровати и стала одеваться, стоя спиной ко мне. Я любовался её фигурой, бессовестно пренебрегая только что полученной просьбой. Потом зрелище кончилось, и я со вздохом принялся облачаться сам. До ухода ещё оставалось переделать кучу разных дел. Нужно было рассчитаться с хозяином дома, купить припасов в дорогу, предупредить администрацию, что я больше не собираюсь с ними сотрудничать (своих товарищей-охотников я предупредил, когда Нулена ещё только вернулась). С администрацией вышло легче всего, — нужный человек встретился прямо на выходе из комнаты Нулены. Насчёт припасов моя возлюбленная пообещала позаботиться сама, и я направился в тот дом, где проживал до сих пор. Там я и нашёл кучу народа вокруг трупа. В луже крови лежал хозяин дома с перерезанным горлом.
Меня допрашивали трижды. Сначала жрец из местного храма. Потом представитель Дома Редоран, управляющий здесь всеми делами Дома. Потом родственники убитого.
Последнее далось мне тяжелей всего. Я до сих пор не называл имени этого человека. Несправедливо по отношению к покойному. Его звали Алмос Ротан. Напротив меня стояло целых пять данмеров, и каждый носил фамилию Ротан. Их руки сжимались на рукоятях кинжалов и они, похоже, горели желанием отправить меня помогать их родственнику по пути в загробный мир, в полном соответствии с обычаями предков. Единственное, что сохранило мне жизнь в этот день, — это то, что убийца не взял ничего из вещей убитого, а у меня в руке был зажат остаток платы за комнату, который я как раз нёс сюда. Иначе обвинения в том, что я убил Алмоса, чтобы не отдавать ему денег, мне было бы не избежать. И оспаривать это обвинение мне пришлось бы в «суде чести». Проще говоря, в поединке с представителем стороны обвинения. Поединок в таких случаях вёлся, как правило, до смерти. Я был чужаком, и только этим уже подозрителен.
