На углу Куваевского проспекта, маршрутка, до отказа забитая притихшими в ожидании чего- то большего и менее справедливого пассажирами, злобно просев на задних колесах, взвизгнула и остановилась. Пассажиры осторожно привалились друг к другу в припадке условной ненависти и животного неузнавания. Водитель выругался.
В салоне повисла напряженная тишина.
Маршрутка стояла посреди оживленной улицы. Час пик лишь только начался, бесконечный поток транспорта вливался в артерии города по многочисленным сосудам, еще не успевшим вобрать в себя ямы и трещины, оставленные гололедицей. Весна робко давала знать о себе нелицеприглядным солнечным светом, струившимся сквозь утреннюю завесу уже привычного смога.
Маршрутка стояла.
Водитель выругался. Снова. Ядовито покряхтев, поправил зеркало заднего обозрения и вперился в одному ему ведомую точку. Здоровой, заросшей черной кабаньей щетиной лапой полоснул по рулю, ударил резко в центр, посылая в окружающий мир раздраженный гудок. Свирепо поднял плечи, набычившись.
Маршрутка стояла. Пассажиры, поначалу замершие в своих далеких индивидуальных мирах принялись роптать, от тихого гула переходя к тону более высокому и опасному. Словно улей проснулся, потревоженный неосторожным захватчиком.
Маршрутка стояла.
Наконец ручка входной двери робко поползла вниз, будто бы неуверенная в своих намерениях, вниз, еще ниже. Дверь со скрипом приоткрылась и в салон, вместе с разящим шумом просыпающегося города проникла пара белесых, окруженных сетью морщин глаз, следом за ней и человечек-древний, увядший, словно прозрачный старичок в тесном пальтишке и меховой шапке. Дедок был крошечный, согнутый вдвое возрастом и болезнью. Рот его шамкал постоянно, впрочем не издавая ни звука. Глаза смотрели по доброму и как-то пугливо.
Маршрутка стояла.
Неловко повернувшись, дедушка взялся узловатыми пальцами за ручку и попытался прикрыть дверь. Упрямый кусок металла выскочил из сухой руки и дверь снова открылась, скрипом своим отравляя воздух.
Маршрутка стояла.
Водитель, резко повернувшись на своем троне вперил в старика ненавидящие глаза. Хрюкнул злобно прямо в сушеное лицо: «Мест нет, старый хер! Нет мест!»
«Я постою», — обреченно засуетился старичок, пытаясь закрыть упрямую дверь, — Постою…
Дверь не закрывалась.
Юра Игнатьев, молодой человек без определенного рода занятий, сидевший на первом сиденьи, внезапно толкнул дедушку в бок. «Пшел вон, мразь!»-буркнул он тихо, сетуя на нарушенное благополучие. Дедушка лишь икнул, от страха ли-неизвестно.
